Вера Колочкова - Спасение утопающих
– Но это, наверное, невозможно, Аленушка? Насколько я знаю, там особые какие-то введены правила, строгие очень. Конверт с вопросами для тестирования вскрывают в самый последний момент. И еще всякие другие строгости, мне Катя рассказывала…
– Ну да, ну да… Вот послушаешь тебя, мамочка, ну прям все у нас невозможно! Одни у нас кругом честные благородные чиновники трудятся, куда взор ни кинь! Что в образовании, что в медицине, что в опеке и попечительстве… Нельзя быть такой наивной, мам. И трусоватой такой тоже нельзя быть. Я бы, например, на твоем месте очень гордилась тем, что представилась реальная возможность дочке и внучке помочь.
– Да я помогу, Аленушка. Конечно, помогу. Только все равно как-то нехорошо это?.. Цинично как-то?..
– Что ж, может, ты и права. Даже скорее всего, права. Действительно, цинично. А что делать, вся наша жизнь – один сплошной цинизм. Так что давай не будем с тобой растить розы на помойке, ладно? Не будем говорить про хорошо-нехорошо. А будем делать то, что нам жизнь диктует.
– Хорошо, доченька.
– Ну, слава богу, договорились. А сейчас я немного пойду посплю, ладно, мам? С ног валюсь от волнения да усталости. Я ведь тоже чуть с ума не сошла, когда мне Дашка позавчера о своем беременном положении объявила! Уже третьи сутки не сплю, получается. А утром вставать рано…
– Ален, а может, ты задержишься с отъездом? Пожила бы недельку…
– Недельку?! Да ты что, мам! Нет, не могу. Дел много. Гриша же там один… Я лучше перед Новым годом на пару дней приеду, ладно? И потом еще, когда Дашка рожать будет… А ты давай времени тоже не теряй, придумывай чего-нибудь! Просматривай базы данных об усыновителях, или как там это у вас называется? И не трусь, мам! Если уж действительно тебя местные праведники камнями закидают – к нам потом пожить приедешь. А как страсти утихнут – вернешься. Им, праведникам, всегда только живая жертва нужна. А как исчезает она из поля зрения, и праведность вместе с ней исчезает…
Алена вздохнула коротко и опустила плечи, будто устала враз от нервно-беспокойного этого разговора. Силы кончились. Потом поцеловала мать в мягкую щеку, поднялась из-за стола и пошла в комнату, на ходу расстегивая пуговицы белой шелковой блузки. И заснула мгновенно, как только голова ее коснулась подушки.
Надежда Федоровна в эту ночь спать так и не легла. Знала, что не уснет. Отчего-то с тоской всплыл в памяти вчерашний ее день – такой беззаботный, такой переполненный привычной гордостью за далекую и успешную дочку, такой уютный и мягкодиванный, с вечерним чаем и телевизором… Что ж делать – жизнь иногда преподносит такие вот сюрпризы. Еще вчера у тебя все было замечательно, а сегодня – на тебе! Садись и решай на старости лет задачу, и молодому непосильную. Мучайся, а решай, раз ты есть для внучки родная бабка. И права Алена – кому ее еще решать-то? Раз попала единственная твоя внучка в жестокий водоворот судьбы, не бросать же ее там… Спасать как-то надо. Самой в этот водоворот придется теперь прыгать, другого выхода нет. Отрываться от своего уютно-устроенного берега и прыгать…
Утром они будить Дашу не стали. Алена прокралась на цыпочках к ней в комнату, поцеловала, едва коснувшись, в теплую румяную щеку, постояла еще немного над беременным своим ребенком и ушла. В конце аллеи, ведущей на центральную улицу, они распрощались. Надежда Федоровна хотела тоже пойти в школу к Кате, да Алена не дала. Сказала, что только помешает она важному их разговору. И на автобус, сказала, провожать ее тоже не надо. Зачем? Долгие проводы – лишние слезы. Пусть лучше к Новому году с подарками ждет…
Глава 4
Промаяться один на один с новыми мыслями Надежде Федоровне пришлось лишь до обеда. Слишком уж шершавыми и беспокойными были эти мысли. Скребли в голове наждаком, отзывались колкой сердечной болью. И давление враз подскочило, и таблетка не помогла, и настойка валерианы, и валокордин тоже. В обед Надежда Федоровна решила Кате позвонить. А потом не вытерпела, подхватилась и понеслась в школу сама. Поняла, что такие новости по телефону обсуждать нельзя. И не потому, что подслушать кто может в параллельную трубку, а потому, что трубка просто-напросто всех ее горьких вопросов не примет и до другого абонента не донесет. Лучше до этого абонента самой добежать – десять минут всего… Так уж сложилось ей за долгие годы их дружбы, что бежала она к Кате с любой проблемой. Потому что Катя уверенная и смелая и всегда знает, как ее в чувство привести. А она, Надя, полная ей противоположность. Потому что разговаривать умеет только вопросами. А Катя, наоборот, одними лишь твердыми восклицаниями выражается…
Влетев в Катин кабинет, Надежда Федоровна плюхнулась с ходу на стул и сразу собралась было заплакать, но была остановлена сердитым Катиным голосом:
– О-о-о… Ну, я так и думала, что ты уже успела раскваситься! Прекрати немедленно, Надька! Чтоб я тебя такой больше не видела! Подумаешь – дочь к ней с просьбой обратилась! Беда у нее, видишь ли! И молчи лучше! Ничего мне не говори! Знаю я все наперед, что ты мне скажешь!
Катя сердито блеснула в ее сторону стеклами дорогих очков, заправила за ухо свесившуюся на щеку седую прядь. Седину свою она не прятала принципиально. Считала, что ни к чему женщине в ее возрасте старательно молодиться. Что это даже унижает несколько саму природу женщины. Чего, мол, за молодостью гоняться – все равно не догонишь. Запыхаешься только. Пусть уж принимают ее такой, какая есть. Чтоб по-честному, без обмана. Она вообще никаких отклонений от прямого пути не любила, и жила по строгому, раз и навсегда установленному для себя принципу – раз взялся за дело, делай его до конца и не кокетничай с собственными пустыми эмоциями. Да и самих сопливых эмоций образцовый директор образцовой школы Екатерина Тимофеевна Данильцева тоже не любила, потому как считала их делом для жизни очень вредным. Была она прямая, строгая и стремительная и любила во всем порядок. А еще больше она любила этот порядок для всех определять, и оттого даже лицо ее, казалось, было похоже на должностную инструкцию. Глянешь в него, и уже хочется бежать, исполнять свои обязанности, напрочь забыв предусмотренные этой же инструкцией какие-никакие права…
– Но, Кать… Ты не поняла, наверное?.. – нерешительно переспросила Надежда Федоровна. – Может, тебе Алена не все рассказала?
– Да все я поняла, господи! И все она мне рассказала! И даже то, как ты перед ней кочевряжилась!
– Кать, но ты-то хоть представляешь, как все это будет? Меня же со свету сживут!
– Да кому ты нужна, со свету тебя сживать! Ну, посудачат, конечно, не без этого. А потом перестанут. А ты терпи! Ради своего ребенка и не такое можно вытерпеть!
