Синий кадиллак - Ирина Степановская
Она отхлебнула свой кофе. Он – чай. Не торопясь насыпал сахар, размешал ложечкой. Ей уже хотелось закричать: ну давай же, наконец! Не тяни! Давай! В конце концов, не жениться же снова на мне ты отказываешься?
–Люда, – он посмотрел на неё и поставил чашку на блюдце. – Я догадываюсь, зачем ты приехала. И вот что я хочу тебе сказать. Не давай Милене денег.
Она уже давно так не удивлялась. Даже немного отпрянула от стола.
–Почему?
Он зачем-то приподнял крышечку на чайнике. Покрутил её в пальцах, приладил на место.
–Потому что твоя сестра бессердечная, похабная бл…ь. И она вас всех …поимеет.
Людмиле почему-то стало очень весело, как будто она снова, как в детстве поехала с родителями в Москву и в парке Горького поднялась с Миленкой высоко-высоко на колесе обозрения. И в то же время показалось, что она ослышалась.
–Что ты сказал?
Толик усмехнулся. -Что слышала. Зачем хочешь, чтобы я повторил?
Люда немного замялась. Не скажешь же вслух, что ей прямо бальзам на душу будто пролили.
Всё-таки выкрутилась.
–Не слишком-то приятно такое услышать о родной сестре.
Он криво ухмыльнулся. –Да, ладно тебе, Людка, передо мной -то… – Он помолчал. -Я ведь знаю, что ты нас обоих, в принципе, ненавидишь.
И у неё вдруг тоже зеркально искривился рот. «Ненавидишь?…»
И вырвалось. Честное слово, она не хотела.
–Да что ты знаешь обо мне? Ненавижу… Сам ведь переметнулся от меня к Миленке. А я…
Он резко отодвинул от себя чашку. Забегали вдруг его глаза – то на Людмилу, то по сторонам, то на стол…
–Люда, давай не будем о прошлом. Я тебя сюда привёл о настоящем поговорить. Я тебя прошу просто… как человека прошу! Не давай ей денег! Не дай ей сделать этот шаг. Он её погубит.
Она слушала внимательно, но тут ей опять захотелось переспросить. Пусть он повторит, что сказал. Она что-то совсем не врубается.
–Толик, ты о чём?
Он вдруг выставил на стол руку. Опёрся на локоть, не боясь запачкать этот светлый свой костюмчик, всей пятернёй сжал лицо. Люда увидела, как кончики пальцев на его руке аж побелели – с такой силой он сдавил свой лоб. Она даже испугалась.
–Толик, ты чего?
И вдруг отчётливо вспомнила, как она всё-таки затащила его на минутку в спальню – за два дня до свадьбы, почти силой усадила на кровать и спросила:
–Толик, точно нашей свадьбы не будет? Ты всерьёз решил, что женишься на Милене?
И он тогда точно так же положил локоть на спинку кровати – сто лет её кровать тут стояла, а Миленкина – наискосок, и тоже закрыл ладонью лицо. Только не так закрыл, как сейчас. Сейчас он лицо закрыл, будто от боли. А тогда рукой он стену воздвигнул, чтобы отгородиться от неё, Людмилы, чтобы не смотреть на неё, не видеть. А она всё-таки не смогла удержаться. Припала губами к его руке, к его пальцам, которые всё увертывались, отталкивали её. И целовала эти пальцы, эту руку целовала. Сейчас почему-то подумалось – так собака лижет руку умершего хозяина перед похоронами, не даёт хозяина унести, зовёт его: «Вставай!». Рычит даже тогда, кажется, собака. А она вот не рычала, только плакала…
Невольно сейчас она рассматривала Толины пальцы. Крепкие стали. Довольно упитанные. Такие, наверное, она бы сейчас целовать не стала.
Он оторвал руку от лица, и вдруг она с испугом увидела, что веки его покраснели. Господи! Он что, плачет?! Пьян, может быть? Вроде непохоже… Люде даже стало неловко.
Толик вытер пальцами веки.
–Не бери в голову, Людок. Просто сестра твоя мне все нервы уже измотала. Достаёт меня целую неделю – и днём, и ночью. И по телефонам по всем достаёт и даже у дома моего караулит.
–А зачем она тебя караулит?
–Деньги ей нужны. Но сама подумай, это с какого же хрена я должен твоей сестре платить?
Чёрт возьми, здесь что-то не так. Не связывается в его словах что-то одно с другим. Или это в её голове не связывается?
Лицо у Толика теперь стало обиженным и плаксивым от досады, как у ребёнка, у которого отобрали что-то опасное, а он не может понять – почему отобрали.
–Между прочим, Людок, это вовсе не я предложил Милене развод. Это она сама, блин. Всё сама. Я её, наоборот, уговаривал, я её предупреждал, что она нахлебается без меня по полной, а она мне не верила…
–Толик, – осторожно сказала Людмила. -Сколько уже лет прошло как вы развелись? Восемь?
–Девять. У меня сын уже во второй класс в этом году пойдёт. И дочке четыре года. – Толик залпом выпил свой чай, со звоном поставил чашку и вытер салфеткой рот.
–Ну, вот видишь, столько уж лет прошло, – пожала плечами Людмила. А ты всё волнуешься… – Она смотрела на него, ничего не понимала, и как-то постепенно теряла интерес к разговору. Сидит перед ней почти незнакомый мужик – в костюме и галстуке. А раньше, кстати, ходил в футболке и джинсах. Потненькими ладошками трогает лоб… Говорит что-то непонятное о Милене… А Людмиле кажется, что этот человек перед ней – вовсе не Толик. Её дорогой Толик – он как бы где-то далеко, она уже сжилась с ним, отсутствующим. А этот, теперешний, ей почему-то не нужен. И его странные проблемы ей не нужны… А Толик, тем временем, всё говорил, говорил, и глаза у него всё метались – то по столу между ними, то по рукам. И только в лицо он Людмиле не смотрел.
…-И ты, пожалуйста, скажи своей сестре, что если она будет настаивать, я выпишу её из квартиры через суд. Я вот только сейчас с адвокатом встречался – ты, наверное, видела, вон за тем столом мы сидели, когда ты мимо прошла. Так вот адвокат сказал, что по новому закону, это делается на раз-два. И бабки она с меня не получит. И тебя тоже я предупреждаю – не давай. Я тут у матери вашей о тебе кое-что расспросил… Ты, Людка, молодец. Не в пример сестре, сама ковыряешься. Мужиков не ищешь. Так что побереги зелёненькие. Всё равно это будет не в коня корм.
Людмила вдруг машинально сказала.
–А все говорят, что в Германии хорошо лечат.
Толик вдруг закрыл свой фонтан и прямо посмотрел ей в лицо.
–Чего?
Она повторила со вздохом, без всякого умысла.
–В Германии, говорю, хорошо лечат.
Он несколько секунд помолчал, будто осмысливая. Потом совсем уже другим голосом как бы заметил:
–Ну, лечат и ради бога…
Она перебила.
–Так ты, значит, не хочешь дать деньги моей сестре?
И Толик опять загорячился, забормотал что-то сбивчиво и непонятно, как шаман. А она всё слушала и не могла понять сути. И даже
