Развестись нельзя мириться (СИ) - Белозубова Ольга

Я выронила телефон из рук и застыла, уставившись в стену.

В таком состоянии меня и нашла Наташа — она зашла позвать на завтрак. Ей пришлось с силой потрясти меня за плечи, чтобы я вышла из этого оцепенения и сфокусировала более-менее осмысленный взгляд на ней.

— Что случилось? — с тревогой в голосе спросила подруга.

Я вместо ответа просто протянула ей телефон.

— Вот козлина! — воскликнула Наташа и прикрыла рот руками.

— Да ладно тебе, — усмехнулась я, — козлина и есть… Это ты еще мягко…

И снова расплакалась. Если бы за слезы давали деньги, я бы уже миллионером стала… Жаль, что слезы вместо облегчения и денег давали разве что опухшие красные глаза.

В полном молчании мы пошли на кухню и сели за стол. Влив в себя пару кружек кофе и без желания поковырявшись вилкой в тарелке с яичницей, я собиралась снова отправиться в спальню и забаррикадироваться там, как Наташа воскликнула:

— Так, хватит предаваться унынию! Я точно знаю, что тебе поможет!

Я подняла бровь и даже изобразила некое подобие заинтересованности, хотя интересно мне не было. Что она может предложить такого, что сотрет эту фотографию из памяти?

Наташа отправила меня в душ, а когда я вышла оттуда, сказала:

— Я уже обо всем договорилась, нас ждут. Собирайся. Только надень джинсы и высокие кроссовки.

Я понятия не имела, что задумала подруга, но хуже ведь не будет, так?

***

Через несколько часов мы стояли у здания с вывеской «Расфигачечная».

Э-э-э… Что это? Я в недоумении переводила взгляд с Наташи на вывеску и обратно.

— Сама всё увидишь, — улыбнулась она, ответив на немой вопрос.

И повела меня внутрь.

Нас встретил молодой парень лет двадцати пяти.

— Я Иволгина, звонила вам несколько часов назад… — представилась Наташа.

— Да-да, я понял. Проходите, одевайтесь. — И махнул рукой в сторону железной двери.

Рядом с дверью стоял стол, на котором лежали… бейсбольная бита, лом, кувалда и молоток. А на кресле — перчатки, очки, каска и комбинезон.

— Что это? — нахмурилась я и посмотрела на Наташу.

— О, тебе понравится! Это комната гнева. Так называемая расфигачечная, тут можно крушить и ломать всё, что хочешь. Это именно то, что тебе нужно. Выпусти своего психа наружу, Алин, — подмигнула мне подруга.

Я застыла на месте. А потом поняла: Наташа права, пар выпустить нужно. И эмоции выплеснуть тоже — я чувствовала, что их настолько много, что скоро польются через край и захлестнут меня с головой.

Я переоделась, вошла в комнату и… уронила биту. Та жалобно стукнулась об пол.

На экране старенького телевизора висела фотография… Геры. Как и на компьютерном мониторе. И на зеркале тоже.

В целом комната была обычной, правда, достаточно большой. Тут тебе и кресло, и стол со стопками тарелок. И уже упомянутые телевизор и компьютерный монитор.

Одна стена была кирпичной, видимо, в нее надлежало кидать тарелки.

Как Наташа успела устроить это всё буквально за несколько часов, я не понимала. Но была ей благодарна. Присев на кресло, я задумалась, уставившись на фото Геры на телевизоре. Она вырезала его счастливую физиономию из нашего общего снимка — кадр сделали прошлым летом, когда я, Гера и Наташа с мужем ездили в бухту Инал на несколько дней.

И тут вдруг по комнате разлилась музыка. Быстрая, ритмичная и энергичная — под стать заведению и тому, что тут должно происходить.

Я прищурилась, схватила биту и со всей дури ударила ей по монитору. На пол посыпались осколки. А я почувствовала: мне стало чуточку легче.

— Ненавижу! — Еще один удар по монитору.

— Предатель! — Дыщ по зеркалу.

— Как ты мог?! — Бах по телевизору.

— К чертям всё! — Стул об стену.

— Пусть у тебя любилка отсохнет! — Тарелка за тарелкой летели в кирпичную стену.

— Развод! — Я рвала на кусочки фотографию Геры, скрипя зубами.

С каждым ударом голова становилась яснее, а план дальнейших действий вырисовывался будто сам собой.

Минут через сорок я, раскрасневшаяся, вышла из комнаты, тяжело дыша. Физически очень устала, но ноющие мышцы — ничто по сравнению с тем облегчением, что я испытала. С плеч как будто гора свалилась.

Я переоделась, обняла подругу, а потом достала телефон, переслала Герману утренний «сюрприз» от Карины и добавила: «В пятницу встречаемся у загса. Подаем на развод».

Глава 15. Ветер перемен

Алина

Несмотря на солнечную погоду, настроение было под стать сильным порывам ветра — то стихавшим, то неожиданно чуть ли не сбивавшим с ног.

Выглядела я скорее как пугало с всклокоченными волосами, хотя утром сделала красивую укладку. Сильный ветер кружил в воздухе какие-то бумаги, песок, пыль, заглядывал под юбки девушкам… Хорошо, что догадалась надеть брюки.

А еще я придумала новый тренд — скрипящая на губах помада! Даже пилинг не нужен. Правда, удовольствие не из приятных, потому что крупинки умудрялись проникать в рот и противно скрипели на зубах. Как и мои мысли — со скрипом переключались с одной на другую.

Пока шла от маршрутки к загсу, вспомнила, как в детстве, когда узнала, что в день моего рождения целый день лил сильный дождь, расплакалась. Мне казалось, что это матушка-природа так печалилась из-за моего появления на свет. Мама тогда рассмеялась и объяснила, что природа, напротив, так сильно радовалась, и это были слезы счастья.

Интересно, сегодня стихия так буйствовала в знак согласия с моим решением о разводе или наоборот?

Ох, если бы можно было проскочить этот момент с совместной подачей заявления!

Я чувствовала: Герман снова станет уговаривать подумать, не торопиться с решением. Как в воду глядела.

Когда подошла к загсу Карасунского округа, увидела метрах в пятидесяти от входа машину Геры. Он стоял возле нее и, приметив меня, замахал рукой.

Я вздохнула. Что ж, если неприятного разговора всё равно не избежать, лучше его не откладывать.

Я подошла и встала метрах в двух от мужа. Пока еще мужа.

Тот подался вперед и несколько секунд всматривался в мое лицо, видимо, пытаясь увидеть сомнения. Но не нашел.

— Алин… — начал он. — Я тебе не изменял. Карина всё подстроила. И в ресторане она меня врасплох застала.

— Да, Гера. А я Снегурочка! — сразу взъярилась я.

Герман опустил голову и сжал кулаки. Было видно, что он явно хотел мне что-то сказать, но в итоге лишь угрюмо пробасил:

— Алин, я ради нас старался… Ну что мне сделать, чтобы ты поверила? — изобразил он вселенскую скорбь на лице.

— Делать раньше надо было! Точнее, не делать! Домой не опаздывать, в сексе мне не отказывать, не отмахиваться, ссылаясь на усталость, когда я хотела куда-то сходить… Я уж молчу про деньги…

— Алина, хватит чушь нести! И обиды свои глупые могла бы поглубже засунуть. Я уставал, вообще-то, но тебе, конечно, только до себя дело и есть, да? Не поговорили с ней пару вечеров, смотрите-ка… Принцесса нашлась!

— Ты… ты… — У меня аж дыхание перехватило. — Это я, значит, принцесса с надуманными претензиями? Новицкий, ну ты и сволочь… Пошли разведемся, и я забуду тебя как страшный сон. Чем дальше, тем больше жалею, что вообще тебя встретила!

И тут Герман вдруг сжал челюсти, побледнел, потом покраснел и рявкнул:

— У нас всё было хорошо, и за последние полгода мои чувства к тебе не изменились. Ты не в состоянии разглядеть хорошее отношение к себе? Тебе что, правда подарки важнее человека? — Он начал размахивать руками, а слова словно выплевывал. — Сложности возникают в любой семье, Алина. И если ты к ним не готова, то и правда стоит развестись. Тем более если ты веришь моей бывшей больше чем мне. Ты же мне не дала толком ничего объяснить, а я пытался. И ради нас старался.

— Вот не надо мне ля-ля, Новицкий! Ради Карины ты старался! Так бы и сказал сразу: прости, Алина, но помидоры вновь расцвели, любовь к бывшей вернулась. Рогоносицу мог бы из меня и не делать! Скотина!

— Дура ты, Алина…

Он развернулся и твердым быстрым шагом ломанулся к входу в загс.