Bromance. Книжный клуб спешит на помощь - Лисса Кей Адамс
Ноа спустился с лестницы и на последней ступеньке еле-еле избежал покушения на убийство со стороны Пирожка, который бросился ему наперерез. Чертов кот его ненавидел и обожал напоминать об этом максимально злобным способом — то кидался поперек дороги, едва не сбивая Ноа с ног, то выпрыгивал из-под стола, чтобы объявить войну его шнуркам. Теперь же, потерпев очередную неудачу, он с недовольным шипением поскакал наверх с прытью, весьма неожиданной для животины, чье пузо почти касалось земли.
На кухне Ноа включил чайник и отыскал в шкафчике пакетик ромашкового чая. Все приготовив, он, верный своему обещанию, плеснул в кружку немного виски, а себе налил неразбавленного и добавил пару кубиков льда. Когда он вернулся в спальню, Алексис уже сидела на кровати, поглаживая устроившегося на ее коленях Пирожка.
— Он опять пытался меня убить, — пожаловался Ноа в надежде выудить из нее еще одну улыбку.
Она убрала кота и взяла кружку чая.
— Спасибо.
— Развести огонь? — предложил он, кивая в сторону камина.
— Давай.
Ноа поставил свой стакан на прикроватную тумбочку и принялся за работу. Минуту спустя все было готово. Алексис передвинулась к изголовью кровати. Сбросив обувь, Ноа уселся рядом с ней, неловко поежившись от скрипа матраса. Он уже множество раз бывал в ее спальне: например, когда приносил поленья; тем не менее до кровати — чего-то столь интимного — еще не добирался.
Алексис отхлебнула чая и зашипела.
— Горячо?
— Я бы даже сказала горячительно.
Ноа фыркнул.
— Алкоголь поможет расслабиться.
— А волосы на груди не полезут?
— Чертовски надеюсь, что нет.
Алексис рассмеялась — слава богам! — затем сделала еще один глоток, и, видимо, напиток начал действовать, поскольку она немного расслабилась и запрокинула голову. Чуть позже она повернулась к Ноа.
— Спасибо, что пришел.
Он тоже откинулся назад, их лица теперь разделяли считаные сантиметры.
— Для чего еще нужны друзья?
— Надеюсь, я не отвлекла тебя от важных дел.
— Не-а. Только от конспирологических теорий Колтона.
Она вновь рассмеялась и вдруг положила голову ему на плечо; ее пушистый пучок на макушке защекотал подбородок. От нее пахло травами — некими эфирными маслами, которыми она мазала за ушами при головной боли.
— На следующей неделе мамин день рождения, — внезапно сказала Алексис.
— Да?
Немного повернув голову, она заглянула ему в глаза.
— Отчего-то на день рождения сложнее, чем в годовщину смерти. Странно, да?
Они редко обсуждали родителей, хотя оба потеряли по одному слишком рано: ее мама умерла от рака три года назад, а его отец — на войне в Ираке, когда Ноа было пятнадцать. Эти трагедии их связывали, делали членами некоего клуба, в который они вступили вопреки желанию и теперь разделяли чувства, непонятные тем, кто в этот клуб не входил. Слишком ранняя утрата одного из родителей вызывает в человеке ощущение одиночества — кажется, будто ты не такой, как остальные. Возможно, именно поэтому они и не поднимали эту тему, понимая друг друга без всяких слов и не испытывая необходимости описывать свою печаль.
Ноа проглотил комок в горле.
— Вовсе не странно.
— Как насчет тебя?
— Годовщина хуже всего, — признался он, но тут же покачал головой и уронил взгляд на колени. — Хотя, скорее, ночь перед ней.
— Почему?
— Потому что я невольно начинаю отсчитывать часы и минуты до того момента, как нам сообщили о его смерти. Не получается отвлечься, не выходит заснуть. К утру я чувствую себя… — Ноа замолчал, затрудняясь с выбором подходящего слова.
Алексис не торопила, лишь терпеливо ждала. Возможно, это качество появилось у нее благодаря общению с жертвами насилия, однако Ноа подозревал, что она всегда была такой — хорошей слушательницей, хорошим другом, хорошим человеком.
— Совершенно беспомощным, — наконец нашел он нужное слово. — Я ничего не могу поделать. Не могу вернуться назад и все исправить.
Она понимающе кивнула, сочувственно улыбнулась и вновь положила голову ему на плечо.
Тихо потрескивал огонь в камине. Пирожок в ногах кровати причмокивал, вылизываясь. Алексис вздохнула. И внезапно в груди что-то вспыхнуло, словно солома, на которую упала искорка. Они вовсе не впервые сидели так близко; смотря фильмы, она обычно закидывала ноги ему на колени, а пару недель назад заснула у него на плече. Однако сегодня все казалось другим.
Возможно, виноваты подколы друзей: посеянные ими зерна сомнения начали прорастать. А возможно, друзья правы: Ноа действительно испытывал к подруге романтические чувства и теперь, видя ее такой беззащитной, уже не мог их игнорировать. Тем не менее, хоть он и не был садоводом, одно он знал: растения прорастают только в свое время. А Ноа упустил тот момент, когда их отношения могли перерасти в романтические. Рискнуть их дружбой теперь было безумием.
Особенно прямо сейчас. Ноа не запирал себя во френдзоне. Он был для Алексис настоящим другом.
— Мама никогда не говорила об отце?
— Ни разу. По крайней мере не называла его по имени. — Алексис облизала пересохшие губы. — Когда мне исполнилось восемнадцать, она предложила все рассказать, но я не хотела ничего знать. Это казалось неважным — очевидно, отцу не было до меня дела, так зачем мне думать о нем?
Насколько Ноа мог судить, ему и сейчас нет до нее дела. Этот урод посредством одной дочери пытался надавить на жалость другой — той, которой никогда не интересовался, — чтобы она рискнула своей жизнью ради спасения его ничтожной душонки.
— Что собираешься делать? — наконец спросил Ноа.
— Понятия не имею.
— Не обязательно что-то делать, ты ведь знаешь? Ты ничего им не должна.
Алексис подавила зевок.
— Глаза слипаются.
— Тогда поспи. Нужно хорошо выспаться, чтобы оправиться от потрясения.
Она вновь зевнула, и Ноа забрал кружку из ее слабых рук.
— Ложись.
— Уже уходишь? — почти испуганно спросила она, приподнимая
