Беременна в расплату (СИ) - Шарм Кира
Их держат за горло и смотрят, как лопают глаза.
Их тела разрывают с хрустом напополам. Впитывая аромат дымящегос мяса!
А падальщикм это хуже дерьма.
Выжидают.
А у меня глаза спекаются от палящего солнца.
Вперед. Вперед смотреть. На блядский песок. На океан блядского песка, который никогда, кажется, не закончится.
А я смотрю на них.
Вижу их чертовы клювы.
Кажется, они готовы дрожать и приплясывать от нетерпения вкусить свежено мяса.
А клювы у них не хера не детские. Такими череп проломить запросто.
Но нет.
Сила. Она изнутри идти должна. Тогда ты и со слабым клювом и на подкашивающихся ногах сможешь заклевать любого насмерть.
Эти бы смогли. Меня сейчас. Вот такого.
Смогли, но, сука, внутри у них этого нет.
Темнеет и ни хрена не становится легче.
Холод обволакивает. Окутывает. Сначала приносит облегчение. А после парализует все суставы.
И падальщики, стервятники эти блядские, подлетают ближе.
Ждут. Пока упаду. Свалюсь.
Отлетают от трупов по обе стороны моей дороги.
Темнеет. И смрад становится нестерпимым.
Откуда их столько? Гниющих здесь на этом разжаренном песке?
Чем дальше иду, тем их больше.
Будто аллея мертвых.
Вначале было несколько. С большими промежутками.
Но сейчас эти раздутые, расклеванные подлым вороньем тела валяются по обе стороны меня грудами!
— Ни хрена. Я не собираюсь здесь валяться вместе с вами, слабаками, — хриплю, чувствуя, как песок иглами пронзает горло, раздирая его в клочья.
- И тебя не собираюсь кормить, — хватаю за клюв наглую трусливую птицу.
Откручиваю клюв, который с трусостью пытается кольнуть ладонь.
С бешеной дикостью впиваюсь зубами в его горло, а после и в тушу.
Кости скрипят под моими зубами, а стая его собратьев и с диким воплем разлетается в стороны.
Вот так. Чмошники они, твоя стая. Лучше в одиночку. Чем с такими друзьями. С такой семьей.
Твоя кровь, мерзкий падальщик, отдает мне кровью трупов, что валяются с обеих сторон.
Простите, кем бы вы ни были. Но в этой жизни выживает сильнейший.
Чернота ночи сменяется ярким светом.
Палящий жар, срывающий остатки кожи превращается в ледяную ночь.
Этот проклятый холод ни хрена не приносит облегчения.
Он добивает. Выворачивает суставы. Дробит кости. Выедает глаза льдом и чернотой не хуже палящего солнца. Так, что тонкая пленка трещит и хочет лопнуть.
И стоит чуть пошатнуться, как эта дикая голодная свора налетает со всех сторон.
Клацает клювами прямо в ухо. У глаз. Дергается, жадно бьет крыльями, чуя скорую добычу.
Главное не останавливаться. Передвигать уже ни хрена не слушающиеся ноги. Идти вперед, хоть хрен знает, что там ждет. Есть там вообще хоть что-нибудь, в этом гребанном впереди.
Что в темноте непроглядной, что в слепе солнца. Ни хрена не ясно. Один песок, который уже кажется, начинает хрустеть не только на зубах и в глазах. Уже в венах.
Пекло. Ночь. Ночь и снова пекло.
Челюсти хрустят, сжатые до хруста.
Суставы на сжатых кулаках превращаются в ободранные натянутые нервы. Будто обглоданные. Этой проклятой пустыней!
И эта вонь. Нестерпимая вонь трупов по обе стороны. Ни хрена она не ослабевает без солнца.
Кажется, весь пропитался ею насквозь. Подыхать буду, а мне вонять этой пустыней будет.
Но хрен я лягу там вместе с вами. Хрен.
Если есть ад, то я уже в нем. И я его пройду. Падать ниже некуда!
Я перестаю быть человеком.
Перестаю думать. Видеть. Ощущать усталость или боль.
Перестаю даже реагировать на клацание клювов надо мной.
Я просто превращаюсь в движение.
Сквозь адскую боль и слабость. Сквозь это пекло.
Идти. Шаг. Еще один. Еще. В этом весь смысл, хоть кажется, пустыне не закончиться. Никогда, на хрен, не закончиться!
Сколько уже их сменилось, жаркого и ледяного адов?
Я теряю счет.
И уже привыкаю к мысли, что здесь мне и остаться. Нет ничего. Ничего нет, кроме этого проклятого песка!
И глазам не верю, когда вижу вдалеке белоснежный дом.
Кажется, галлюцинация. Схожу с ума или мне приходит конец.
Упрямо иду, стараясь не прибавлять шагу. Не истратить последние силы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Не давая сердцу возможности забиться в отчаянной надежде.
Все смертники здесь наверняка видели свой мираж.
И хрен его знает, что убивает сильнее. Миражи или безнадега.
Просто иду.
Но дом вырастает. Обретает более ясные очертания, хоть и вижу все только сквозь дымку.
На последнем издыхании делаю последний шаг.
Отчаянно колочу в двери.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})И…
Твою мать!
Кажется, я таки сдох и продолжаю брести по своему персональному аду!
Дверь открывается, а за ней я вижу сияние.
Сияние, окутывающее нереальной красоты девушку. Ангела? Демона?
Я вижу только огромные глаза. Длинные черные волосы, что оплетают ноги до самых щиколоток.
Красные. Сочные губы.
Твою мать. Сочные!
В них хочется впиться. Вонзиться зубами. И не отпускать, пока я не выпью всю влагу из нее!
А дальше провал. И снова темнота. Уже настоящая.
* * *
12 Глава 12.
Чернота ночи сменяется ярким светом.
Палящий жар, срывающий остатки кожи превращается в ледяную ночь.
Этот проклятый холод ни хрена не приносит облегчения.
Он добивает. Выворачивает суставы. Дробит кости. Выедает глаза льдом и чернотой не хуже палящего солнца. Так, что тонкая пленка трещит и хочет лопнуть.
И стоит чуть пошатнуться, как эта дикая голодная свора налетает со всех сторон.
Клацает клювами прямо в ухо. У глаз. Дергается, жадно бьет крыльями, чуя скорую добычу.
Главное не останавливаться. Передвигать уже ни хрена не слушающиеся ноги. Идти вперед, хоть хрен знает, что там ждет. Есть там вообще хоть что-нибудь, в этом гребанном впереди.
Что в темноте непроглядной, что в слепе солнца. Ни хрена не ясно. Один песок, который уже кажется, начинает хрустеть не только на зубах и в глазах. Уже в венах.
Пекло. Ночь. Ночь и снова пекло.
Челюсти хрустят, сжатые до хруста.
Суставы на сжатых кулаках превращаются в ободранные натянутые нервы. Будто обглоданные. Этой проклятой пустыней!
И эта вонь. Нестерпимая вонь трупов по обе стороны. Ни хрена она не ослабевает без солнца.
Кажется, весь пропитался ею насквозь. Подыхать буду, а мне вонять этой пустыней будет.
Но хрен я лягу там вместе с вами. Хрен.
Если есть ад, то я уже в нем. И я его пройду. Падать ниже некуда!
Я перестаю быть человеком.
Перестаю думать. Видеть. Ощущать усталость или боль.
Перестаю даже реагировать на клацание клювов надо мной.
Я просто превращаюсь в движение.
Сквозь адскую боль и слабость. Сквозь это пекло.
Идти. Шаг. Еще один. Еще. В этом весь смысл, хоть кажется, пустыне не закончиться. Никогда, на хрен, не закончиться!
Сколько уже их сменилось, жаркого и ледяного адов?
Я теряю счет.
И уже привыкаю к мысли, что здесь мне и остаться. Нет ничего. Ничего нет, кроме этого проклятого песка!
И глазам не верю, когда вижу вдалеке белоснежный дом.
Кажется, галлюцинация. Схожу с ума или мне приходит конец.
Упрямо иду, стараясь не прибавлять шагу. Не истратить последние силы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Не давая сердцу возможности забиться в отчаянной надежде.
Все смертники здесь наверняка видели свой мираж.
И хрен его знает, что убивает сильнее. Миражи или безнадега.
Просто иду.
Но дом вырастает. Обретает более ясные очертания, хоть и вижу все только сквозь дымку.
На последнем издыхании делаю последний шаг.
Отчаянно колочу в двери.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})И…
Твою мать!
Кажется, я таки сдох и продолжаю брести по своему персональному аду!
Дверь открывается, а за ней я вижу сияние.
Сияние, окутывающее нереальной красоты девушку. Ангела? Демона?
