Профессионально беременна (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна

— А можно меня занести прямо в душ?

— Нет уж, будешь ходить грязной!

Данила посадил меня на широченную кровать, застеленную лоскутным покрывалом, и присел рядом. С усмешкой оглядел меня с ног до головы и вынул несколько травинок из прически. Показал мне:

— На каком сеновале ты ночевала без меня, девочка?

— Ключевое слово «без тебя»?

— Конечно!

— И что, вот прямо так бы на сеновале, в полной антисанитарии, ты бы со мной…

— Я бы с тобой, да, — рассмеялся он, задирая мою юбку и укладывая поврежденную ногу на покрывало: — Где болит? Тут?

— А-а-а!

— Понял, щиколотка. Главное, не ори, а то Полина примчится, а у нее одышка, между прочим!

— Я не ору, я жалуюсь.

Его пальцы осторожно ощупывали мою ногу, заставляя морщиться. Но вопить я не стала. Полину жалко.

— Думаю, что не сломала. Но надо будет рентген сделать для уверенности. Завтра. А сегодня я займусь твоим наказанием за побег.

Он наклонился и приник губами к моей идеально депилированной лодыжке. Ох, чую, наказание будет очень и очень серьезным!

За эту ночь меня наказали примерно три раза. Жестко, а потом нежно, и еще нежнее. И даже вымыли в душе — тоже раза три. Так что утром я проснулась скрипящая от чистоты, умиротворенная и, наверное, даже розовая, как поросеночек. Потянулась. Хорошенько протерла глаза. Села, зашипев от легкой боли в голени.

Спальня была пуста. Только ветерок раздувал прозрачные гардины на открытом балконе. Вспомнив вчерашний побег, я хихикнула сама себе. Подтянув одеяло повыше к груди, прислонилась к изголовью кровати. Вот все и случилось.

Впервые за свою жизнь я занималась любовью с удовольствием. Принимала ласки и ласкала сама, целовала жесткие губы, словно пытаясь смягчить их, выгибалась от наслаждения, которое мне причинял Данила, комкала в судорожно сжатых пальцах простыню… И где-то на краю сознания ужасалась: что я делаю, что делаю?! А потом сдавалась под властью эмоций. Когда засыпала щекой на плече Беркута, окончательно махнула рукой. Ну нафиг. Пускай…

Вот теперь утро, птички стараются за окном — кто кого перечирикает и перещебечет, в спальне я одна, а хозяин куда-то исчез. А нет, не одна. На кресле-качалке у окна, на брошенном на сиденье пледе лежит лысая кошка и жмурит один глаз. Увидев это чудовище, я глотнула от неожиданности и огляделась. Других кошек в комнате не было. А эта какая-то стремная шо пипец. Голая, в складочках, сморщенная, как шарпей. Одета в вязаный свитерок с оленем на спине. Уши, как у фенека — огромные локаторы. Мордочка — ну вылитая старуха, и выражение безграничного снобства на ней…

Тьфу, что я — кошек теперь буду бояться?

Встала, опробовав перетянутую эластичным бинтом лодыжку. Ноет, но не болит, терпимо. Даже ходить можно. Оглянувшись по сторонам в поисках белья, я обнаружила свое голубое платье — выстиранное, высушенное, свеженькое, будто в первый день покупки. О, ура, можно одеваться!

Кошка следила, как я натянула трусики, как влезла в платье, как извернулась, чтобы застегнуть молнию на боку. Потом села, выставив наружу неожиданно мужские причиндалы. О, это мальчик! Мальчиков я вообще ни в каком виде теперь не боюсь, а еще я всегда хотела попробовать шкурку голой кошки на ощупь. Теперь у меня появилась такая уникальная возможность.

Я присела на корточки перед креслом. Кот растопырил усы и прижал свои локаторы к затылку. Даже назад подался всем телом, демонстрируя свою неприязнь ко мне. Морщины его собрались на мордочке, как будто бабушка решила дуться и ворчать. Я протянула руку, чтобы потрогать его странную кожу, а он вытянул мне навстречу лапу, угрожающе выпустив когти. Левый глаз оставался зажмуренным, тогда как второй — голубой, как у Данилы, смотрел грозно и опасно.

Да кисо одноглазое!

— Ну, и в каком бою ты потерял зрение, уважаемый господин кот? — спросила я, подтянув к себе низенькую скамеечку и усадив на нее многострадальное седалище. — Небось, за даму бился? Она хоть оценила? У тебя был секс, или все напрасно?

Кот покосился на меня и ослабил напряженную лапку, поднес ее к пасти и принялся лизать розовую подушечку.

— Я понимаю, ты теперь типа кошачий инвалид, никому не доверяешь… Но я тебя уверяю, что не собираюсь добавлять тебе еще боевых ран, поэтому зачехляй свои страшные острые когти!

Кот смотрел очень подозрительно. Ну очень-очень подозрительно! Но с кошками, как с мужчинами, важно поставить себя на определенную позицию. Главное — не доминировать. Но обязательно дать понять, что ты знаешь, что хочешь, и обязательно этого добьешься. Сейчас я хочу погладить кота. Я его поглажу. И в процессе не пострадает ни одно живое существо, даже я.

— Понимаешь, уважаемый господин кот, у меня дома всегда жили твои собратья. И сосестры. Так говорят вообще — сосестры? Ладно, неважно. Важно то, что они сами к нам приходили и оставались. А знаешь почему?

Кот медленно поднял уши, расставив их враскосяк. Я оценила его внимание и продолжила:

— А потому что чувствовали себя в безопасности. Мы их кормили, поили, дверь в дом не закрывали. Полная свобода действий. А еще мы их всегда спрашивали: можно, я тебя поглажу?

Поднеся руку чуть ближе к морде кота, я спросила серьезно:

— Можно, я тебя поглажу, уважаемый господин кот?

Инопланетное существо наморщило длинный широкий нос и аккуратно принюхалось к моим пальцам. Потом равнодушно отвернуло голову, предоставив мне возможность полюбоваться на его римский профиль. Я медленно протянула руку и коснулась кожи на плече. Совершенно невероятно! Кисо оказался не голым, а пушистеньким, как бархотка! У него была нежная коротенькая шерстка, незаметная на первый взгляд.

— Сплошной обман, уважаемый господин кот, — пожаловалась я. — Мне говорили, что такие, как ты, похожи на ощипанную курицу. А тут… Эх!

Я поднялась и осторожно взяла кота на руки. Он поддался стоически, делая вид, что его не трогает мирская суета, а важны лишь пылинки, пляшущие в столбиках солнечного света. Прижав кота к груди, я вышла в коридор с твердым намереньем найти свою сумку и вызвать такси. Пора и честь знать после ее плановой потери.

Слегка прихрамывая, я спустилась в гостиную. Там было тепло и уютно от запахов кофе и домашней выпечки. Пусто, как везде. Но ведь где-то должны варить этот замечательный кофе, правда? И я потянулась за ароматом, нюхая воздух, как хорошая полицейская ищейка. Запах привел меня на кухню, где я обнаружила месившую тесто Полину.

— Доброе утро, — все с тем же покерфейсом (забудем о вчерашних приключениях!) сказала ей. — А можно мне кофейку? И где Данила?

Экономка обернулась и застыла, узрев инопланетянина в моих объятиях. Пробормотала растерянно:

— Ева, вы ведьма, да? Как у вас это получилось?

— Что именно? — удивилась я.

— Кутузов никому не дается в руки, даже Даниле Алексеевичу.

— Значит, ты Кутузов, уважаемый господин кот? — спросила я у сфинкса. Тот не ответил, но ответа я и не ждала. — Что ж, можете считать меня ведьмой. А где Данила?

— Данила-то? А он в магазин поехал с утра, — ответила Полина. — Зачем — не знаю. А вы садитесь, я вам кофейку налью.

— Спасибо.

Мы с Кутузовым устроились за широким столом, наблюдая за руками экономки. Пока я пила кофе из фарфоровой чашечки, Полина лепила маленькие пирожки-лодочки и укладывала их рядочками на силиконовый коврик в противне. Молчание висело над нами, как меч на веревочке, и угрожающе раскачивалось. Заводить беседу не очень хотелось. Я плавилась в своем расслабленном удовольствии, постоянно вспоминая руки и губы Данилы, и хотела его видеть. Хоть ненадолго. Котик приятно оттягивал руки, согревая, а мысли вертелись вокруг того, что мы сегодня будем делать с Беркутом. Хотелось верить, что будем делать хоть что-нибудь, например, в ресторан сходим, прежде чем расстаться навсегда…

— Ева.

Я взглянула на Полину. Та сосредоточила все внимание на лодочках, продолжая:

— Конечно, это не мое дело, но я все-таки спрошу.