Сесилия Ахерн - Люблю твои воспоминания

Вторая из его ежемесячных лекций осталась позади, и Джастин бросает одежду в сумку, радуясь тому, что наконец-то уедет из этой жалкой, пахнущей плесенью комнаты. Середина дня пятницы, время лететь обратно в Лондон. Обратно к дочери, и младшему брату Элу, и невестке Дорис, приезжающим в гости из Чикаго. Он выходит из отеля, спускается в вымощенный булыжником переулок Темпл-Бара и садится в ожидающее его такси.

— В аэропорт, пожалуйста.

— Были здесь в отпуске? — немедленно спрашивает водитель.

— Нет. — Джастин поворачивается к окну, надеясь, что это положит конец разговору.

— По работе? — Водитель заводит мотор. — Да.

— Где вы работаете?

— В колледже. — В каком? Джастин вздыхает:

— В Тринити-колледже.

— Уборщиком? — В зеркале он видит шутливое подмигивание зеленых глаз.

— Я читаю курс лекций по искусству и архитектуре, — говорит он, занимая оборонительную позицию, складывая руки на груди и дуя вверх, чтобы глазам не мешала отросшая челка.

— Архитектура, говорите? Я раньше был строителем.

Джастин не отвечает и надеется, что на этом разговор прервется.

— Так куда вы теперь? В отпуск?

— Не-а.

— Куда же тогда?

— Я живу в Лондоне. — И номер моей американской карточки социального страхования…

— А здесь вы работаете?

— Ага.

— А здесь бы жить не хотели?

— Не-а.

— Почему это?

— Потому что здесь я работаю по договору. Мой бывший коллега пригласил меня вести занятия раз в месяц.

— Вон что! — Водитель улыбается в зеркало, как будто Джастин пытался его обмануть. — А в Лондоне чем занимаетесь? — Его взгляд как будто допрашивает Джастина.

Я серийный убийца, который охотится на любознательных водителей такси.

— Множеством разных вещей, — вздыхает Джастин и сдается, понимая, что придется удовлетворить любопытство водителя. — Я, редактор «Обозрения искусства и архитектуры», единственного серьезного международного издания, посвященного искусству и архитектуре, — с гордостью говорит он. — Я. основал его десять лет назад, и нам до сих пор нет равных. У него самые большие тиражи из всех журналов такого класса. — Двадцать тысяч подписчиков, лжец.

Никакой реакции.

— Я еще галерист. — Вот ведь расхвастался. Водитель подмигивает:

— Орудуете веслом?

Джастин морщится в замешательстве:

— Что? Нет. — Потом без всякой необходимости добавляет: — Кроме того, я также постоянный участник передачи на Би-би-си, посвященной культуре и искусству.

Два раза за пять лет — какое уж там постоянство, Джастин. Да заткнись ты.

Теперь водитель смотрит на Джастина в зеркало заднего вида.

— Выступаете по телевидению? — Он прищуривается и изучает его. — Что-то я вас не узнаю.

— А вы смотрите эту передачу?

— Нет.

О чем же тогда говорить?

Джастин закатывает глаза. Он снимает пиджак, расстегивает еще одну пуговицу на рубашке и опускает окно. Волосы прилипают ко лбу. По-прежнему. Прошло несколько недель, а он так и не побывал у парикмахера. Он отдувает челку от глаз.

Они останавливаются на светофоре, и Джастин смотрит налево. Парикмахерская.

— Эй, вы не могли бы припарковаться слева на несколько минут?

— Слушай, Конор, не переживай из-за этого. Перестань извиняться, — устало говорю я в телефонную трубку. Он утомляет меня. Каждый, даже короткий, разговор с ним опустошает меня. — Со мной папа, и мы вместе поедем домой на такси, хотя я вполне способна сама сидеть в машине.

При выходе из больницы папа придерживает мне дверь, и я забираюсь в такси. Наконец я еду домой, но не испытываю того облегчения, на которое надеялась. Нет ничего, кроме страха. Я боюсь встречаться со знакомыми, которым снова и снова придется объяснять, что произошло. Я боюсь заходить в свой дом, в котором неизбежно увижу наполовину обставленную детскую. Я боюсь, что придется избавиться от детской, поставить туда кровать для гостей и заполнить шкафы моим собственным переизбытком обуви и сумок, которые я никогда не буду носить. Я боюсь, что придется идти на работу, вместо того чтобы взять отпуск, как я планировала. Я боюсь встречи с Конором. Я боюсь возвращения в брак без любви, в котором не будет ребенка, способного занять нас. Я боюсь каждого дня оставшейся жизни, в то время как Конор продолжает жужжать по телефону о том, как бы он хотел быть здесь, со мной, хотя в течение последних нескольких дней я как мантру повторяла, чтобы он этого не делал. Я понимаю, что согласно здравому смыслу я должна хотеть, чтобы мой муж примчался домой, ко мне, более того, я должна хотеть, чтобы мой муж мечтал примчаться домой, ко мне, но в нашем браке слишком много «но», и это происшествие — не обычное явление. Оно заслуживает необычного поведения. Вести себя правильно, как взрослые, кажется мне неверным, потому что я не хочу, чтобы рядом со мной кто-то был. Меня тыкали и кололи как физически, так и психологически. Я хочу горевать в одиночестве. Я хочу жалеть себя без слов утешения и медицинских объяснений. Я хочу быть непоследовательной, плаксивой, ожесточенной и потерянной самоедкой всего еще несколько дней, пожалуйста, мир, о пожалуйста! — и я хочу страдать в одиночестве.

Для нашего брака, впрочем, это абсолютно естественно.

Конор — инженер. Он месяцами работает за границей, возвращается домой на месяц, а потом снова уезжает. Я так хорошо приучила себя к своей собственной компании и повседневной жизни, что в течение его первой недели дома бывала очень раздражительна и хотела, чтобы он уехал обратно. Со временем это, конечно, изменилось. Теперь эта раздражительность растягивается на весь месяц его пребывания дома. И стало совершенно очевидно, что в этом чувстве я не одинока.

Когда много лет назад Конор пошел на эту работу, нам было трудно так долго находиться вдали друг от друга. Я навещала его так часто, как могла, но было сложно все время отпрашиваться с работы. Поездки стали короче, реже, потом и вовсе прекратились.

Я всегда думала, что наш брак может пережить все что угодно, пока мы оба стараемся. Но потом поняла, что мне приходится стараться, чтобы стараться. Я разрывала все новые слои сложностей, которые мы создали за годы, чтобы добраться до начала наших отношений. Пыталась понять: что у нас было тогда, что мы могли бы воскресить сейчас? Что может заставить двух людей захотеть пообещать друг другу провести вместе каждый день оставшейся жизни? В конце концов я помяла, что это. Любовь. Простое короткое слово. Если бы только оно не значило так много, наш брак был бы безупречным.