Элизабет Адлер - Бремя прошлого
Смущенный, Лайэм обернулся и посмотрел на девушку. Это была невысокая американка с премилым лицом. Ему понравились ее светлые с золотистым отливом волосы, янтарно-карие глаза и замечательная кожа. Подумалось, что в ней собрались все цвета пейзажа ранней осени, и он ответил ей улыбкой.
– Благодарю вас за комплименты, хотя, как мне кажется, последнего я не заслуживаю. По крайней мере, пока. Мне еще нужно многому научиться.
– Вы уже знаете больше, чем большинство из нас, – возразила она и, рассмеявшись, обнажила небольшие, но очень ровные зубы. – Вы вполне могли бы написать портрет своей матери. Разве не удивительна ее красота? – она преувеличенно грустно вздохнула. – Чего бы я не отдала, чтобы выглядеть так, как она!
– Вам не нужно желать никаких перемен. Вы и так выглядите превосходно, – заметил Лайэм, дивясь собственной смелости. «Может быть, причиной итальянский воздух?» – подумал юноша.
– О, спасибо, сэр, – присела она в шуточном реверансе. – Но есть женщины, которые отличаются от всех остальных, и именно такова ваша мать.
Она протянула Лайэму руку. – Меня зовут Дженни Десанто, я из Чикаго. А вы?
– Лайэм Портер Адамс, из Бостона.
Он стер охру и жженую сиену со своих пальцев и взял руку девушки. Она была миниатюрная и мягкая, как лапка котенка, и он умиленно улыбнулся.
– О, Бостон… – проговорила она с вытянувшимся лицом. – Город ханжей и снобов. Совсем не то, что Чикаго.
Дженни опустилась на нагретые солнцем доски причала и, обхватив руками колени, надолго задержала взгляд на синей глади озера, сверкавшей под тонким слоем прозрачного утреннего тумана.
– Мы здесь проводим каникулы, – продолжала она. – Италия – родина моей семьи. Сейчас мои мать и отец в Милане, но я не выдержала жары и городского воздуха. Они отправили меня сюда, а на следующей неделе приедут и сами.
Она улыбнулась с озорной искоркой во взгляде.
– Сказать правду, я без них наслаждаюсь свободой. А вы? Разве вы не достаточно взрослый, что путешествуете с мамой?
Лайэм покраснел.
– Мне девятнадцать лет, – быстро ответил он. – Я тоже предпочел бы быть один, но у меня… несчастный случай… И теперь я восстанавливаю здоровье. Именно поэтому со мной моя мать.
– О, простите меня.
Янтарные глаза девушки с любопытством оглядели собеседника.
– От этого у вас и такой эффектный шрам на щеке?
Она рассмеялась.
– Я подумала, что это, может быть, результат дуэли в защиту какой-нибудь оскорбленной мадемуазель.
– Все гораздо менее романтично. Просто уличное нападение сумасшедшего с ножом в руках.
Глаза Дженни расширились от ужаса.
– О, Боже, простите… Вас расстраивают воспоминания об этом?
Лайэм задумался. Единственное, что его расстраивало, это то, что к нему не пришел господин Джеймс. После того как к нему вернулось сознание, Лайэм ждал его каждый день, но тот даже записки не прислал. Он не услышал больше ни одного слова от человека, которого назвал своим другом, и был обижен и огорчен. Лайэм не мог представить себе никакой причины тому, что его наставник так резко прекратил общение с ним, и подумал, что, наверное, сам сделал что-то не так, чем-то его обидел. Долгие недели Лайэм мучительно искал объяснения, но не находил ответа и решил, что не будет пытаться встретиться с ним в его офисе. Если господин Джеймс решил не встречаться с ним – что ж, это его дело.
– Нет, это меня не волнует, – ответил он. – Ведь это все в прошлом.
– Наверное, вас интересует только будущее, – серьезно проговорила она. – Да у нас, молодых, не так уж и много прошлого.
Лайэм сложил свои кисти, и они пошли вдвоем по берегу, придерживаясь тени раскидистых пиний. Дженни рассказывала о доме – большом особняке на берегу озера под Чикаго, о своих сестрах и братьях, – все они были старше и гораздо умнее ее, уверяла она Лайэма.
– Я избалованный ребенок в семье, и, по правде говоря, никто от меня многого не ожидает.
Дженни печально посмотрела на Лайэма, и у него голова закружилась от гордости, что она ему об этом говорит. Девушка была миниатюрна и очень хороша. И полная противоположность ему. Он был интроверт, одинокий и артистичный, Дженни – общительная, жизнерадостная и веселая.
Поддавшись внезапному порыву, он пригласил ее на ленч вместе со своей матерью.
– В час дня. На террасе, – сказал он по дороге в гостиницу.
– Я приду, – обещала Дженни.
Девушка была так мила во время ленча, что Лилли приняла ее вполне благосклонно. «В конце концов, – говорила она себе, – Лайэму нужен какой-то друг на время каникул, и Дженни вполне невинный компаньон, правда, не совсем нашего круга…» Кроме того, Лилли была достаточно сильно увлечена неким графом Кресполи, красивым, седовласым, уже начавшим стареть мужчиной, страстным рыболовом и автомобилистом. Он делал ей льстивые комплименты и был страшно рад возможности сопровождать ее в небольших экскурсиях, составлять ей компанию в уютных романтических ресторанчиках и даже за игорным столом. Все это позволило ей снова чувствовать себя прежней, юной Лилли, и к ней вернулось полузабытое ею кокетство.
Впервые в жизни оказавшись предоставленным самому себе, Лайэм проводил все свободное время с Дженни. Он был так поглощен ею, что совершенно забыл о странном исчезновении своего наставника Финна Джеймса. Он купил Дженни этюдник и угольные карандаши, и они вместе бродили по холмам, набрасывая виды озера. Когда Дженни уставала от рисования, она опускалась на траву, заложив руки за голову, и смотрела в небо, а Лайэм продолжал рисовать. Иногда она что-нибудь напевала, и он восхищенно отозвался об ее прекрасном голосе.
– Не говорите глупостей, – смеялась она. – Он звучит хорошо только здесь, на вольном воздухе. В помещении это не голос, а какой-то писк.
– Мне нравится в вас все, – сказал Лайэм. Он взял ее руку и поцеловал в итальянском стиле. Она потянулась к нему и поцеловала его в губы. Руки Лайэма обвили ее талию, и они прижались друг к другу, слившись в едином дыхании.
– Вы не сочтете меня за сумасшедшего, если я скажу, что люблю вас? – робко спросил Лайэм.
Дженни серьезно посмотрела на него.
– Нет. О, нет. Я не подумала бы, что вы сошли с ума, Лайэм, – ответила она.
Ее родители приехали на следующий день, и когда Лайэм представил их Лилли, она с ледяным лицом пожала им руки.
– Они вульгарны, эти нувориши, – недовольным голосом сказала она сыну, когда они вернулись к себе. – Достаточно уже того, что эта женщина надела к ленчу бриллиантовое колье.
– А почему бы нет, если ей так нравится? – возразил Лайэм, раздражаясь в свою очередь, потому что ему нравилось все, что имело отношение к Дженни и ее семье.
