Наталья Воронцова - Маринкина любовь
— Когда это ты за спиной стояла? Ты всегда в моей жизни была особенная…
— Димка, ты любишь меня?
— Начинается сказка про белого бычка. Ну люблю, люблю, конечно. Дурацкий вопрос.
— Тогда почему у нас все так?..
— Потому, что я не хочу портить тебе жизнь. Слишком сильно люблю, чтобы жениться. Посмотри на меня: мужчина под сорок, лысый, почти развалина… Зачем тебе такой? У тебя есть молодой и здоровенный! Гораздо лучше, чем я.
— Димка, Димочка, мне все равно, как ты выглядишь. Мне больше никто не нужен! Я люблю тебя тридцать лет. Разве возраст главное?
— А что главное?
— Совсем другое. Чувства…
— Все вы, женщины, такие. Чуть что — сразу чувства. Как будто на них можно что-то построить. Слушай, что мы тут сидим? Поедем ко мне, выпьем чаю. Меня знобит что-то от этих разговоров.
— Поедем — куда?
— А я квартиру купил. Ты не знаешь, что ли? Да той самой нашей улице… Прямо рядом с домом твоей мамы.
Маринка посмотрела на него потрясенно. Словно завороженная, легко села, как и много лет назад, на багажник велосипеда, и они поехали.
— Постой, постой! — в какой-то момент закричала Маринка. — Мы же не туда едем!
— Как это — не туда? — Димка от удивления остановился и обернулся. — Я еду к твоему дому, рядом с нашей школой, где твоя мама живет.
— Да она там уже несколько лет не живет! — удивленно сказала Маринка. — Они переехали в новостройки, в другой конец города.
— Переехали? — расстроенно переспросил Димка. — А я и не знал. Зачем же я тогда квартиру купил?
Соловьев не солгал: окна его новой квартиры выходили прямо на дом, где когда-то жила Маринка. Если взять самый простой бинокль, можно спокойно рассмотреть все, что делается в окнах напротив. В Димкиной квартире было неуютно, по углам стояли какие-то неразобранные узлы, валялись удочки, велосипедные шины и прочие холостяцкие причиндалы. В спальне на полочке, среди разного хлама, Маринка увидела расшитую бисером подушечку-сердечко — ту самую, которую она когда-то подарила Димке надень рождения.
— Ты хранишь? — удивленно спросила она, прижимая сердечко к щеке.
— Конечно. Чай будешь? — слегка смутившись, ответил Соловьев.
— Буду!
— Только у меня ничего нет… Баранки вот сухие…
— Ничего не надо!
Они попили чаю, посидели немного на диване молча. Смеркалось. Маринка все не могла прийти в себя оттого, что Димка купил квартиру именно в этом месте, оттого, что хранит вещь, про которую она уже и думать забыла. А сейчас сидит молча напротив, насупившись, как чужой…
— Ну что ты, Дим? — Она погладила его по колену. — Скажи что-нибудь.
— Что?
— Не знаю… Ну что я красивая!
— Ты красивая — и сама это знаешь. Зачем говорить?
— Дим, поцелуй меня! — Соловьев быстро прикоснулся губами к ее щеке. — Дим, не так…
Он наклонился ниже и поцеловал в губы. Как когда-то в детстве — сначала неловко, потом долго и страстно. Через несколько минут он отскочил от нее как ошпаренный.
— Нет, я не могу!
— Чего ты не можешь?
— Не соблазняй меня! У меня все равно ничего не получится. Уже давно не получалось…
— А я тебя и не соблазняю. Имею я право тебя просто поцеловать, в конце концов?
Маринка подошла к нему и крепко обняла. Димка доверчиво положил голову ей на грудь. Она еще долго гладила его по колючему ежику, по плечам, по груди… Так они и уснули.
Наутро Димка на работу не пошел, сказавшись больным. Он теперь трудился где-то на теплостанции.
— Там все уже привыкли! — махнул рукой он. — А выгонят — не велика беда. Все равно помирать скоро.
— Что ты говоришь? Прекрати немедленно!
— А как будто ты и об этом не знала! Тебе что, сестричка моя не рассказывала?
— Дима! — Маринка от возмущения даже села. — Пора бы уже привыкнуть за тридцать лет, что Наташа мне о тебе ничего не рассказывает. Ничего! Ты тоже молчишь. Поэтому откуда я могу знать?
— Ты ужасно красивая, когда злишься! Димка повалил ее обратно на кровать.
— Ну вот, а говорил, что не можешь ничего! — рассмеялась Маринка минут через двадцать. — Ты еще ого-го!
— Не знаю, что со мной случилось сегодня, — смутился Димка. — Я думал, уже все, в евнухи пора…
— Тебе — в евнухи? Да не смеши ты, ради Христа.
В тот день они занимались любовью до самого вечера, как будто наверстывая упущенное за последние годы.
— А как же Весельцов? — спросил вдруг Димка. — Ты что, ушла от него?
— Нет, не ушла. Он дома ждет. Думает, я к маме поехала.
— Так у тебя с ним все хорошо?
— А ты как думаешь?
Соловьев снова насупился и замолчал. Они сходили вместе в магазин, купили продуктов и большой арбуз. Маринка приготовила ужин. Ели на полуразвалившемся, старом столе, но при свечах — единственный раз в жизни. Маринка чувствовала, что одно его слово — и она останется здесь навсегда. Делить с Димкой счастье и беды в этой крошечной, грязной квартире, пока смерть их не разлучит…
— Димка, ты ничего не хочешь мне сказать? — Что?
— Ну не знаю…
— Арбуз…
— Какой арбуз? Что ты несешь?
— Арбуз сладкий… Ты же просила что-то сказать.
— Ладно, Димуля. — Маринкин порыв прошел, сменившись усталостью. — Повеселились — и хватит. Мне пора в Москву. Дела ждут. Ты же мне все равно ничего не говоришь.
— Пенек рядом со мной всегда свободен для тебя.
— Пенек, говоришь? А мне пенька мало!
— Смотри, если не ты, кто-то другой его займет. Подумай!
— Пусть занимает! Проводи на электричку. — Угу.
Димка посадил Маринку в электричку и на прощание быстро чмокнул в щеку. Маринка смотрела, как он шел по перрону, не оборачиваясь, и нервно курил. Сердце у нее сжималось, в глазах стояли слезы. Неужели непонятно, что тут уже никогда ничего не будет, что надо бежать прочь от этой гибельной любви, которая каждый раз настигала исподтишка и незаметно засасывала, как коварный речной водоворот? Зачем она пошла на реку, увидела его, снова взбаламутила успокоившиеся было чувства? Маринка злилась на себя — и тайно радовалась, что нечаянно провела с Димкой целых два дня.
Дома Маринку встретил растерянный Илья:
— Мам, ты, наверно, переживать будешь… Ты только не расстраивайся, пожалуйста. Сядь. Тебе корвалол накапать сейчас или потом?
— Что это ты со мной как с душевнобольной? Говори давай быстро, что случилось.
— Весельцов ушел…
— Куда? — равнодушно спросила Маринка.
— Совсем ушел… Собрал чемоданы — и нет его…
— Да? А что, ему было куда идти?
— Было… — Илья опустил глаза и покраснел. — Я тебе не говорил.
— Ладно уж, рассказывай! Чай будешь?
— Буду. В общем… У него уже давно была одна тетка. Лет на двадцать старше его, хозяйка какой-то крупной фирмы, я точно не знаю. Одинокая… Настоящая стерва. Я их разговоры по телефону слышал несколько раз. Он на ней женится, и они уезжают в путешествие. Куда-то на Карибы. Серега мне сказал тебе не говорить.
