Федерико Моччиа - Три метра над небом. Я хочу тебя

— Мартина, что ты тут делаешь?

— Здесь моя мама работает, вот она.

В палату входит красивая женщина в белом халате.

— Добрый день. Я медсестра и мне нужно поменять капельницу синьоре. А вообще-то сейчас не время для посещений.

— Да, я знаю, извините.

— Ну, мама. Это мой друг, ты поняла кто это? Это Стэп. Ну, помнишь надпись на мосту…

— Мартина, проводи молодого человека. Мне надо работать. А потом вы можете войти на минуту и попрощаться с вашей родственницей. Договорились?

— Спасибо.

Я иду к выходу из палаты, но мама подзывает меня.

— Стефано, можешь оказать мне услугу? Принеси стакан воды.

— Хорошо. — И я выхожу вместе с Мартиной.

— А кто эта женщина?

— Моя мама.

— У нее серьезная болезнь?

— Думаю, да. Я сам еще толком не знаю.

— Если хочешь, я спрошу у мамы. Моя мама безумно любит свою работу. Сегодня меня не с кем оставить дома, и вот — велела прийти к ней на работу. Так что, спросить ее?

— Нет, Мартина, лучше не надо.

Она, кажется, немного обиделась.

— Лучше покажи мне, где можно взять воды.

— Конечно! — она снова вспыхивает от радости. — Пойдем, пройдем здесь, тут быстрее.

Некоторое время спустя мы возвращаемся в палату. Сестра только что поменяла последнюю капельницу, четким движением поставив в крепление перевернутую бутылочку.

— Все, хорошо. Синьора, я зайду снова, когда лекарство закончится, — и она идет к выходу. — Вы можете побыть еще пять минут.

— Спасибо.

— Пойдем, Мартина, — она берет дочь за руку.

— Ай, мама, ну не тяни меня так! Иду! Пока, Стэп, увидимся.

Я машу ей рукой и сажусь у кровати. Ставлю стакан с водой на тумбочку.

— Спасибо, Стефано. А я и не знала, что у тебя есть поклонницы. Медсестра мне рассказала: Мартина и ее подружки просто с ума сходят по твоей надписи.

— Да уж, и не думал, что стану известным благодаря этому. А ведь я даже подписи там не поставил!

Мама смеется.

— Но слухами земля полнится, разве ты не знаешь? Все становится известным. А она? Та, что была с тобой… в трех метрах над небом… что она говорит?

— Я видел ее вчера.

— Что значит — ты видел ее вчера? Слушай, а ты случайно не встречаешься с другой?

Я молчу. Мама разводит руками.

— Ну конечно… Я вот что подумала… Впрочем, наверное, я не тот человек, который может давать тебе советы?

Мы смотрим друг на друга. И вдруг начинаем смеяться. Похоже, ей стало лучше. Лекарство подействовало.

— Я не знаю, что ты сделал, но хочешь совет? Ничего не говори той, другой. Переживи сам свою ошибку. Я надеюсь — то, что натворила я, не наследственное, а то я буду чувствовать себя виноватой еще и за твои ошибки.

— Нет, мама, не думай об этом. Достаточно того, что я чувствую свою вину, — я так хотел снова ее встретить, я мечтал об этом днем и ночью, я воображал себе этот момент, как он пройдет…

— И как он прошел?

— Три метра под землей!

— Наши поступки порой так глупы. Особенно не тогда, когда мы влюблены, а когда мы думаем, что влюблены, — мы молчим. — Ну, так даже лучше. По крайней мере, одна вещь для тебя прояснилась. Прошлая история осталась в прошлом. Конец. Но ты, я думаю, этого бы никак не избежал.

— Даже наоборот, я должен был ее встретить. Ко всему прочему… она выходит замуж.

— A-а. И именно из-за этого тебе было так плохо?

— Нет. Самое удивительное, что мне на это наплевать. Она стала другим человеком, совсем не той, какой я ее знал, это была не та девушка, по которой я так скучал, из-за которой так страдал. И самое ужасное — она сказала, что выходит замуж после того, как все произошло. Я чувствую огромную свою вину.

— Из-за того, что она тебе сказала?

— Нет, из-за той девушки. Она так не похожа на нее. И она совсем этого не заслужила.

Мама смотрит на меня. И снова становится той мамой, которой мне так недоставало.

— Стефано, некоторые вещи просто должны происходить. Знаешь, почему? Да потому, что если бы они не случались, потом все не становилось бы на свои места. В этом, я, увы, уверена.

Мы снова молчим.

— Ну ладно, я пойду. Не хочется, чтобы сестра снова меня увидела.

— Я бы на твоем месте больше опасалась прихода маленькой поклонницы.

— Да, это уж точно!

Я целую ее в щеку. Мама мне улыбается.

— Придешь еще ко мне?

— Конечно, мама.

В дверях снова оборачиваюсь, чтобы попрощаться. Мама мне улыбается и поднимает руку. И даже подмигивает. Наверное, хочет выглядеть молодцом.

— Стефано…

— Да, мама, что? Тебе что-то надо?

— Нет, спасибо за все. Я рада, что ты вернулся.

73

Уже поздно, солнце клонится к закату. Я нажимаю на кнопку домофона. Кто-то отвечает.

— Извините, Джиневра дома?

— Нет, она в церкви, здесь недалеко в Сан-Беллармино. А кто говорит?

Я удаляюсь. Не хочу отвечать. Пусть сегодня я буду невоспитанным. Простите меня. Сегодня я могу себе это позволить. Я тихо вхожу в церковь. Я не знаю, что мне делать, молиться или что. Нет, не сейчас. Не хочу сейчас об этом думать. Несколько пожилых женщин стоят на коленях лицом к алтарю. У всех в руках четки. Они нервно перебирают их в руках, вознося молитвы Господу, молитвы, которые, как им кажется, он сможет услышать. Он, конечно же, сможет. Но неизвестно, захочет ли. Неизвестно, посчитает ли он их справедливыми. Но мне не хочется об этом думать. У меня другое дело. На мне — грех. Мой случай проще. Вот она. Вижу ее со спины. Она не на коленях, но молится. Во всяком случае, она тоже что-то шепчет, обращаясь к Богу. Я подхожу тихонько.

— Джин?

Она оборачивается и улыбается.

— Привет… Как здорово… Я как раз благодарила Бога. Знаешь… — она подносит руку к животу. — Все в порядке. Я так волновалась… то есть не то чтобы я не хотела… но вот так, мне казалось это плохо. Такая важная вещь, такая прекрасная… иметь ребенка…

— Ш-ш-ш, — говорю я. И тихонько целую ее в щеку. Потом приближаюсь к ее уху и на одном дыхании, не выжидая ни минуты, бесстрашно прыгаю в пропасть.

Я рассказываю ей все, я вышептываю ей свой грех, надеясь, что она поймет, что она сможет меня простить. Я закончил. Отодвигаюсь назад. Джин молча смотрит на меня. Я смотрю на нее. Она мне не верит.

— Это шутка? — она силится улыбнуться.

Я мотаю головой:

— Нет. Прости меня, Джин.

Она начинает колотить меня обоими кулаками, с яростью, плача, крича, забыв, что она находится в церкви.

— Почему? Почему? Скажи, почему? Почему ты сделал это? Почему?

Джин отчаянно кричит и падает на колени. Она плачет, пытаясь найти ответ, которого у меня нет. Потом вскакивает и убегает, оставив меня в церкви, под взглядами старых дам, на минуту забывших свои молитвы и переключившихся на меня. Я смотрю на них и развожу руками. Может быть, вы могли бы меня простить. Но вы не можете. Вы — нет. По отношению к вам я безгрешен. Разве что помешал вам… Да, за это, может быть, вы и можете меня простить. Они снова отворачиваются к алтарю и погружаются в молитвы. Наверное, они меня простили. А вот с Джин все будет гораздо труднее.