Хилари Норман - Чары
– Ты должна поесть, – сказал он, даже не взглянув на нее.
– Я не голодна.
– Очень жаль.
* * *В час дня Зелеев встал и принес из ванной два льняных полотенца, в которые завернул скульптуру – пальцы его были нежными и любящими.
– Пошли.
– Куда?
– К сейфам отеля.
– А потом?
– Увидишь.
– У вас теперь есть Eternité, – сказала она. – И нет больше причины мне здесь оставаться.
Она помолчала.
– Я хочу вернуться домой.
– Домой?
– К Валентину.
– И Тайлеру.
– К моему сыну.
Зелеев пошел к двери.
– Помни, – сказал он, и его голос был очень спокойным, – когда мы будем внизу. Жизнь Валентина все еще в моих руках, даже если я здесь.
Мадлен посмотрела в его жесткое лицо.
– Я даже и представить себе не могла, что дойду до того, что буду вас ненавидеть, Константин, – сказала она.
Он кивнул.
– Это просто замечательно, не правда ли – какие любопытные повороты есть у жизни про запас для всех нас?
Он открыл дверь.
– Пошли.
Они покинули отель в половине второго, не собрав свои вещи, оставив все в комнате. Константин надел свое кашемировое пальто, мягкую шляпу и черный кашемировый шарф. На Мадлен был брючный костюм с длинным пиджаком и широкими брюками – то, что было на ближайшей вешалке, когда Зелеев дал ей всего несколько минут, чтобы переодеться. Было очень холодно, и она дрожала, пока Зелеев просил швейцара найти такси, но ей казалось, что она точно так же дрожала бы, если б температура на улице скакнула до семидесяти градусов жары.
Подъехала машина-такси. Зелеев дал швейцару щедрые чаевые и буквально запихнул Мадлен на заднее сиденье, потом наклонился, сказал водителю сквозь открытое стекло, куда ехать, и наконец сам сел около нее.
– Куда вы меня везете?
– Небольшой сюрприз, – ответил он, и больше ничего.
Она быстро закрыла глаза и стала молиться. В тот момент, когда она увидела, что они приближаются к площади Данфер-Рошро, Мадлен поняла.
– Нет! – сказала она в ужасе. – Ради Бога, умоляю, Константин, нет!
– Потише, – сказал Зелеев. – Помни о Валентине.
– Я думаю – вы блефуете… насчет Валентина.
– Ты так уверена?
Они вышли из такси, и он просунул руку ей под руку, крепко прижав ее к себе.
– Не забывай про кинжал, ma chère. Клянусь тебе – если ты сделаешь хоть малейшую попытку привлечь к нам внимание, то я сделаю твоего сына сиротой тоже без малейшего колебания.
Она посмотрела на него, помня, что лежит там, куда он ее ведет.
– Я думаю… мне всегда казалось, что вы немного сошли с ума, когда привели меня туда много лет назад.
– Это было в 57-м, – сказал он. – Был апрель месяц.
– После меня мучали кошмары по ночам, целую неделю, – проговорила она, и неожиданно, с нахлынувшими омерзительными воспоминаниями пришло новое, странное чувство оцепенения и пустоты, словно кто-то впрыснул новокаин в ее мозг. – Тогда я думала, что никогда вам этого не прощу. И я жалею, что простила.
Но он продолжал вести ее по улице, словно она ничего не сказала.
– Отлично, – сказал он. – Дверь открыта. Мадлен смотрела на мостовую, на слова, которые видела одиннадцать лет назад, выложенные на асфальте.
ENTRÉE DES CATACOMBES[104]
– Пожалуйста, – сказала она. – Не заставляйте меня.
– Заткнись, – отрезал он и, вытащив свою руку из под ее руки, схватил ее цепко другой рукой и толкнул к кассе. – Мы идем вниз.
Она вспомнила все – словно никогда и не забывала: эти ужасные узкие, словно бесконечные ступеньки винтовой лестницы, страшное и головокружительное ощущение, что ты зарыт глубоко под землей. Он спускался вниз позади нее, так, чтобы у нее не было другого выбора – только идти, вперед и вперед, все ниже и ниже, пока, наконец, они не дошли до дна, и она оступилась, но Зелеев быстро подхватил ее под локоть и удержал.
– Иди, – сказал он. И теперь, хотя тоннель и не был широким, он опять взял ее под руку.
– Так, на всякий случай – чтоб обе руки были свободными, – объяснил он ей с гротескной галантностью. – Одна – для кинжала, а другая – для фонарика.
Он зажег маленький фонарик, который вытащил из правого кармана пальто.
– Вы можете меня отпустить, – прошептала Мадлен. – Я не убегу.
– Спокойно, – сказал Зелеев. – Просто иди.
Казалось, она даже не могла думать, она не чувствовала ничего, кроме безымянного ужаса, который сдавил ее грудь, как гигантская рука, сжимая ее сердце и живот. Тоннели все тянулись и тянулись, раздваивались и делали повороты, мокрая глина чавкала у нее под ногами, влажный холод проникал ей в ноздри, морозил горло – ей стало трудно дышать. Грязная мерзкая вода капала ей на голову с потолка, и Мадлен гадала – была ли канализация сверху или снизу, под ними. Земля под ногами была неровной, и она опять оступилась, ухватившись за него, и услышала, как он тихо прошипел проклятье.
– Извините, – произнесла она, но голос ее задыхался.
– Будь осторожнее, – сказал он, и они пошли дальше.
Мадлен вспомнила, что в тот раз здесь были туристы, влекомые курьезной смесью любопытства и страха, древнего, как мир, но сейчас они были одни – потому что кому придет в голову забираться в это жуткое небытие всего за несколько дней до Рождества? Никому. Только тому, кто сошел с ума.
– Bon Dieu, – выговорила она неожиданно громко, даже не понимая, что молится, и Зелеев, чтобы ее наказать, прижал ее еще теснее к себе – чтобы она чувствовала его силу, его мускулы, даже сквозь пальто и пуловер. – Bon Dieu, sauvez-moi…[105]
– Я же сказал – спокойно! Тихо! – прорычал он, и страх Мадлен, ее цепенящий, полузадавленный, ноющий страх, стал расти и шириться внутри нее, потому что она знала, что они приближаются к центру катакомб, их сердцевине, и она помнила это, о Боже! Как хорошо она помнила это…
Зелеев направил луч фонарика на надпись над раскрашенным в черное и белое входом, и она знала, что ее кошмар только начинается.
Они входили в империю смерти.
Гидеон, Руди и Ной выяснили, что Зелеев был зарегистрирован в Крийоне – вместе с одной особой, молодой женщиной. Телефон в их номере не отвечал, но они не отметились при выходе.
– Может, они в баре, – предположил консьерж. – Или, может, они еще в ресторане после лэнча?
– Мы уже смотрели, – сказал Гидеон. – Их там нет. Руди наклонился вперед и заговорил тихо:
– Нам просто жизненно важно осмотреть номер мсье Зелеева.
– Но это просто невозможно.
– Спроси его, воспользовался ли он сейфом, – вмешался Гидеон.
– C'est une affaire absolutment privée, Monsieur.[106]
Он дал понять, что дальнейшие расспросы нежелательны, и потребовалась вся выработанная банковской работой дипломатия Руди и предложение Ноя взять всю ответственность полностью на себя, пока они смогли выудить из него, что у них есть сейф на имя мсье Зелеева – и самый большой.
