Людмила Бояджиева - "Рим, конечно Рим" или "Итальянское танго"
Садовник при помощи официанта, в белом смокинге, светившимся в сумерках, с глухим стуком покатил по брусчатке в сторону трапезной полную срезанных цветов тележку. Шлейф аромата, тянувшийся за ней, напомнил Кристине бабушкин сад и тот майский вечер, который следовало поскорее забыть. Через полчаса грянет оркестр и запоет Санта — там, вдалеке, для других. Его взгляд отыщет среди гостей Рокси и только для неё будет звучать чудный голос. Воспоминания, воспоминания… Кто бы подумал, что в двадцать три они могут быть столь мучительно-неотвязными!
Накинув шерстяную шаль, купленную для неё Сантой на деревенской ярмарке, Кристина выбежала из дома. Ей хотелось спрятаться в пахучих дебрях сада, сбежать от унижения и зависти, комком подступавших к горлу. Перед глазами стояли кадры любимого старого фильма, от которых в детстве щекотало в носу: карета с разряженными сестрами уносится к сверкающему замку, а маленькая замарашка остается на дороге одна. Ощущение повтора заставило Кристину остановится, вглядываясь из-за кустов в освещенный прожекторами двор.
Все это уже было в её жизни. Так же шумел рядом чужой праздник, так же сжимала сердце обида. Но та озябшая наяда, размазывавшая грим озерной водой, оплакивала неудавшийся вечер, теперешняя горничная — загубленную жизнь. И что это — снова мираж? — В тени лавровых зарослей, окружающих дворик, белеет высокая мужская фигура, а к ней в серебристом вихре развевающегося вечернего платья, протягивая руки и что-то щебеча, летит другая — женская. Лара обнимает Элмера? Нет, это Санта, взяв под руку Роксану и что-то нашептывая, повел очаровательную спутницу в шумный «банкетный зал» — к столу, веселью, танцевальному флирту…
Увы, «принцесса на обочине» — это пожизненная роль Кристины-статистки, незваной гостьи, лица из толпы. Ненавидя себя и все вокруг, она кинулась прочь. Не разбирая дороги, натыкаясь на камни и кусты, неслась в темноту. Волосы цеплялись за какие-то ветки, саднило колено, ободранное о корявый пень, от боли разрывалось сердце… Ах, как хотелось вопить, обвинять, причитать, жаловаться, мстить, сводить счеты… Но она лишь закусила губы, не отирая бегущие по щекам злые слезы.
Выбравшись на знакомую аллею, Кристина остановилась, переводя дух. Праздник остался позади, перед ней открывался пронизанный голубоватым лунным светом коридор, ведущий к вершине холма. Шеренги старых кипарисов вытягивали свои черные верхушки прямо к звездному небу, словно взывая к прощению. Звонкая от стрекота цикад тишина, светящиеся во мраке белые цветы, мириады звезд — торжественно и покойно, как в храме. И словно видишь себя со стороны, нет, сверху — с сияющей, бездонной высоты — крошечную, потерявшуюся в мирской суете, частицу Вселенной. Кристина глубоко вздохнула, запрокинув к небу лицо и поклялась себе быть доброй и мудрой. Мстить и жаловаться она не станет. Но никто не сможет помешать ей жалеть себя.
Кристина поднималась все выше, зная, что аллея выведет к круглой площадке, обсаженной кряжистыми карликовыми деревьями. В кольце их ветвей, сохранился полуразрушенный фонтан — нелепый и трогательный в своей обветшалой роскоши. Четыре каменных грифона, грозно взирающие во все стороны света, держат в когтистых лапах овальную чашу, из которой когда-то стекали вниз, образуя маленький водопад из прозрачных струй. Попав сюда впервые, Кристина обрадовалась, сумев разобрать на обломках чаши высеченную по краю надпись: SE NON E VERO, E BEN TROVATO — «если это и не верно, то все же хорошо придумано». Она возликовала, словно встретила старого друга, поддержавшего в трудную минуту. Оказалось, что старый фонтан лгал ей.
Уже издали Кристина услышала журчание. Прибавила шаг, вышла к площадке и не поверила своим глазам: в кольце сплошь покрытых бело-розовыми цветами низкорослых яблонь стоял возродившийся фонтан. Гордо нахохлившиеся грифоны крепко держали полную воды чашу, накренив её так, чтобы прозрачные струи падали прямо на камни, дробясь на сотни быстрых ручейков. «Если это и не верно, то все же хорошо придумано» — ощупала руками Кристина едва заметную сейчас, но старательно восстановленную надпись. Что хотел доказать высекавший на камне эти слова? Что привлекло того, кто вернул жизнь старым обманщикам-грифонам?
«А может быть, это ты плохо придумала свою любовь? Может, ты в чем-то ошиблась, Тинка?» — она присела рядом с грифоном и, опустив ладони в воду, прижалась лицом к прохладному, шершавому камню. Тихо журчали струи, вторя звенящим в кустах цикадам. Парк казался заколдованным царством. На глянцевой листве лежало лунное серебро, цветущие деревья источали сладковато-пряный аромат, а прозрачные вуали тумана, повисшие среди деревьев, навевали образы шекспировского «Сна в летнюю ночь» — эльфов, лесных духов, резвящихся в любовном дурмане.
Кристина закрыла лаза, растворяясь в волшебстве этой последней южной ночи. Она должна была проститься с парком, небом, водой. Забыть навсегда сон, подаривший ей Санту…
Рядом хрустнули ветки, раздирая стену кустарника, из темноты шагнул в лунный свет мужчина. Кристина вскочила, сдержав крик: снова явилось к ней обманчивое видение — высокий красавец с упрямым, будто рассеченным подбородком над крахмальным воротничком. Только теперь он вышел не из серебристого «мерседеса», а из темного парка, и смотрел на неё виновато и нежно, словно опоздал на важное, давно назначенное свидание.
— Извини меня, дорогая! Что случилось, ты плачешь? — Взяв её за руки, Санта тревожно всматривался в лицо девушки. — Тебя кто-то обидел?
— Никто… никто, — голос Кристины дрожал, испуганно озираясь, она пятилась назад, не в силах разделить реальное и воображаемое.
Что же это? Она хотела увидеть его, заклинала о встрече душистую ночь — и он явился! Не из праздничного зала — из мира горячечного, страстного вымысла… Кристина сжала виски и, неотрывая от Санты округлившихся глаз, попятилась. Несколько секунд стояла как вкопанная и охнув рванулась в кусты.
— Эй, ты куда? — Санта поймал её руку и крепко сжал пальцы. — Что произошло, детка? Я искал тебя в зале, в твоей комнате, обегал весь парк… Что ты здесь делаешь?
— Ничего… Я прощалась. Завтра уезжаю. Мне надо сочно вернуться домой, — пробубнила она, не глядя ему в лицо.
— Ты скучаешь о ком-то? Все это время я видел тебя печальной. Твой возлюбленный остался в Москве?
— Нет, синьор следователь. Он здесь, — сказала Кристина, не уверенная, к кому обращены её слова — реальному Санте или рожденному воображением герою.
— Где? — Санта огляделся. Кристина рассмеялась, стряхивая оцепенение.
— Раньше ты был догадливей, маэстро Бельканто… Тебе, кажется, пора на сцену! — напомнила она.
