Вик - Аврора Белль
Его голос звучал устало, когда он сказал:
— Не торопись, но держи дверь открытой. Если я тебе понадоблюсь, просто позови. Я вернусь через несколько минут с едой. — Со своего места в душе я наблюдала, как он колеблется у двери. Слова звучали так, словно застряли у него в горле. — Знание, где ты была, с кем ты была, сводило меня с ума. — Следующие слова произвели на меня такой же эффект. — Я бы снес стены голыми руками. Изуродовал бы, искалечил бы и убил. Ради тебя я бы начал войну. — Он поднял руку и легонько постучал костяшками пальцев по дверному косяку, отказываясь оглядываться. — Сделал бы все, чтобы привести тебя домой в целости и сохранности.
У меня участилось сердцебиение. Моя грудь одномоментно смягчилась, а затем болезненно сжалась.
А потом я осталась одна.
Тогда, и только тогда, я повернулась и подставила лицо под струю, позволив ей смыть слезы, которые требовали освобождения.
Как и обещал, он ждал меня, когда я вышла. Приняв душ и освежившись, я долго смотрела на него из открытого дверного проема, прежде чем войти в свою комнату и осторожно приблизиться.
На моем туалетном столике стоял поднос с двумя бутербродами, нарезанным яблоком, бутылкой воды и банкой газировки. У меня громко заурчало в животе, и краем глаза я увидела, как взгляд Вика метнулся ко мне. Зная, что это его успокоит, я подошла к подносу и взяла бутерброд. Откусила кусочек, и в тот момент, когда я поняла, что это было, еда превратилась в пепел во рту.
Это было арахисовое масло и желе. Тот самый бутерброд, который Роам приготовил на моей кухне в тот день, когда забрал меня из безопасности моего дома.
Я сразу же решила, что возненавижу это сочетание навсегда.
Мой желудок скрутило, когда я отложила бутерброд и потянулась за ломтиком яблока. Оно было сладким и хрустящим, и через мгновение я обнаружила, что проголодалась, съев все ломтики в рекордно короткие сроки. Я открыла бутылку с водой, отхлебнула из нее, затем случайно взглянула на Вика.
Он пристально смотрел на мой живот, заставляя его сжаться.
Прощупывая почву, я начала с вопроса:
— Насколько ты зол?
Скрестив руки на груди, Вик коротко ответил:
— А ты как думаешь?
Итак, я вытащила большие пушки, говоря как можно спокойнее.
— Ты расстроен из-за меня, и это нормально, даже оправдано, но я хотела бы напомнить тебе, что два дня назад меня забрал из дома психопат с бешеным стояком на тебя, и я ни разу не винила тебя и не буду, потому что, хотя ты был технической причиной, я знаю, что это была не твоя вина. Так что, если ты думаешь, что можешь уделить мне секунду, я постараюсь объясниться как можно лучше.
Что ж, это сработало.
Я покорно взглянула на него из-под ресниц и увидела, как он проигрывает борьбу, его руки опустились по бокам. Мы стояли и смотрели друг на друга с разной степенью извинения и сожаления.
Мой вздох был усталым. Я оперлась задницей о край комода и пожала плечами.
— Это не было запланировано. Я имею в виду, ты это знаешь. Ты был там. — Я выждала секунду. — Я собиралась сказать тебе.
— Когда? — он вступил в диалог. — Когда ты собиралась мне сказать?
Мое сердце сжалось, но, по крайней мере, я была откровенна.
— Я не знаю.
— Ты не знаешь? — Вик рассмеялся прерывистым смехом. — Она не знает.
— Я испугалась, Вик, — был мой слабый ответ.
Он выглядел обиженным.
— Ты испугалась? Меня?
Это было все, что я могла вынести. Я огрызнулась:
— Ну, твоя реакция не совсем положительная.
— А что ты ожидала? — прогремел он. — Что ты беременна, мне пришлось узнать, от того мудака, который держал мой член крепко сжатым. Того самого парня, который сжег дом, превратив гребаного священника в корейское барбекю. Так что подай на меня в суд, если мне не нравится мысль о психе, который украл тебя у меня, зная раньше меня, что ты беременна. Сколько еще людей знает, Нас? Ты случайно не сказала почтальону? Мне бы не хотелось, чтобы он чувствовал себя обделенным.
Вообще-то, я никому не говорила. Даже Аника узнала об этом не от меня. Но… О нет. Все шло не очень хорошо.
Я выдохнула почти в отчаянии:
— Можешь ли ты перестать кричать на меня на минутку, чтобы я могла объяснить?
Вик выглядел так, словно буквально прикусил язык, когда глубоко вдохнул, медленно выдохнул, а затем резко кивнул мне.
Хорошо. Замечательно.
Что теперь?
Я полагаю, что в подобных случаях честность всегда была лучшей политикой. Итак, я не говорила ничего, кроме правды.
Уставшая, утомленная и с глубокой грустью, поселившейся в моем сердце, я закатила глаза и горько произнесла:
— Мы трахались с ненавистью и не планировали детей, и ты не можешь понять, почему я не сказала тебе? — Я провела рукой по лицу, слегка покачала головой и призналась: — Я сожалею о том, как это произошло, но я не сожалею о результате, Вик. Я хочу этого ребенка и знаю, что ты злишься на меня, но я рада, что он твой. — Когда его лицо немного смягчилось, я призналась: — Никогда не было никого другого. Это всегда был ты. Если бы у меня были дети, они были бы твоими. Я знала это с тех пор, как мы были детьми. А если…— О Боже. — Если…— Мое горло сжалось. — Если бы ты сказал мне, что не хочешь этого ребенка… — прохрипела я, — это меня бы убило. — Мои губы дрожали. — Я бы просто умерла. И это была реальная возможность. Поэтому я
