Отголоски тишины - Энн Малком

Киллиан хотел броситься за ней. Это стремление заменило желание опуститься на колени и завыть на волны. Заменило его желание дышать.

Но он не мог этого сделать. Он сжал кулаки по бокам так сильно, что почувствовал, что костяшки пальцев готовы треснуть. Бежать за ней нельзя.

Она оправится от того, через что он только что заставил ее пройти. В это он верил. Должен был верить. Это ради ее же блага.

Киллиан принял правильное решение. Единственно верное. Для его девушки, его Веснушки.

«Ты меня так не называешь. Для тебя я не Лекси. Для всех остальных, возможно. Но я твоя. Только твоя».

Он вздрогнул при воспоминании о муке, прозвучавшей в ее словах. Она будет. Только его. Всегда. Он готов умереть за нее, что сейчас и происходило. Частичка, единственная крошечная часть его личности, которую можно было назвать хорошей, — это та, что создала она. Эта часть умерла в тот момент, когда он произнес эти слова, в тот момент, когда он ранил сердце, которое она подарила ему. Сам вонзил в него кинжал.

Но это было ради нее. Эта ужасно невыносимая боль видеть ее такой, в конечном счете, должна была дать ей жизнь, которая была бы невозможна, если бы он остался с ней. Как якорь. Тащил бы ее вниз. Держал прикованной к земле, когда она заслуживала свободного полета.

Поэтому он смотрел, как ее кудри развеваются на ветру, пока она мчалась по причалу. Он смотрел с болью, разрывающей его внутренности, не сводя с нее глаз, пока она не скрылась из виду.

Его рука двинулась вверх, касаясь влажной щеки. Киллиан почувствовал вкус соленой влаги на губах. Это не были океанские волны, разбивающиеся о причал. Это была смерть последней частички его человечности. Той, что до конца его жизни останется на причале.

Эпилог

Киллиан

СЕМЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ

Киллиан сидел, облокотившись на колени, не отрывая взгляд от белого линолеума под ногами. От звука открывшихся дверей больничной комнаты ожидания по животу словно полоснули лезвием бритвы. Он вскинул голову.

Не она.

Он вздохнул с облегчением и в то же время напрягся, как и каждый раз, когда кто-то входил в эти двери. Его взгляд метнулся к лишенному эмоций лицу Булла, стоявшему в стороне от остальных. Сейчас он напоминал прежнего Булла, почти потерявшего человечность. Киллиан знал, что он готовится к тому, что демоны, которых усмирили Мия и Лекси, снова его уничтожат. Вместе с ним ждал весь клуб, наполнив помещение больницы. Все ждали новостей о Мии и ребенке. Без единой улыбки, волнения или счастливой болтовни, что, по его мнению, было бы нормально в ожидании рождения ребенка. Не тогда, когда Булл пару часов назад нашел Мию истекающей кровью и без сознания.

Нет. Улыбок не было.

Киллиан почувствовал, как внутри закипает гнев. Это было что-то новое. Весь последний год он оставался онемевшим. Бесчувственным. Кроме тех случаев, когда невольно включал радио и слышал ее. Включал телевизор и видел ее. Открывал чертов журнал. Она была повсюду. Его девушка завоевывала мир, как он и предполагал.

Вот только она больше не была его девушкой, он позаботился об этом. Вот почему ему казалось, будто тысяча пуль пронзала его тело, когда он слышал ее хриплый голос, исполняющий мучительно прекрасные песни. Когда он видел ее на сцене, где ей скандировала тысячная аудитория.

Вот почему он сознательно старался не включать радио, не смотреть журналы и телевизор. Боль убьет его, если он не абстрагируется. Так Килл и делал. Он стал версией прежнего Булла. Не улыбался. Не смеялся. Жил только клубом. Получал удовольствие от вершения темных дел, отчего ему еще сильнее сносило крышу.

В то же время он чертовски жаждал наказаний. Поэтому посещал каждый ее концерт, и их становилось все больше и больше по мере того, как группа становилась все более знаменитой. Он дал ей это обещание.

«Веснушка, я никогда не пропущу ни одного концерта моей девушки, владеющей сценой и моей душой».

Не имело значения, что он нарушил все другие обещания, данные ей: что никогда ее не бросит, никогда не причинит боли. Но это обещание он бы не нарушил. Итак, он ходил на каждый ее концерт. Боролся с мучительной болью, видя ее на сцене, любя ее и ненавидя себя больше, чем мог себе представить.

Спустя несколько часов после того, как Киллиан разорвал их отношения, он даже не знал, как сможет жить с такой ненавистью к себе. Так продолжалось до тех пор, пока он не устроился за барной стойкой клуба и не начал напиваться до беспамятства.

Примерно через полчаса в двери клуба ворвался Булл. Он так посмотрел на него, что Килл понял: он знал, что Киллиан с ней сделал. Его желудок сжался.

— Если собираешься меня убить, дай хотя бы допить пиво, — сказал Киллиан бесцветным тоном.

Булл долго смотрел на него; затем шагнул вперед. Киллиан даже не вздрогнул. Он был бы рад любой другой боли, которая могла бы отвлечь от того, что убивало его в данный момент.

Булл удивил его, перегнувшись через стойку и схватив бутылку виски и два стакана. Он разлил алкоголь и толкнул один стакан Киллиану.

Киллиан поднял бровь, но взял стакан и осушил его, наслаждаясь жжением, обволакивающим горло.

Булл сделал то же самое. Мгновение он смотрел на стакан, а затем его мрачный взгляд переместился на Киллиана.

Вот оно. Сейчас он меня убьет, — подумал Киллиан.

Вместо этого Булл почти утешающе хлопнул его по плечу.

— Знаю, почему ты так поступил, — прогудел он. — Почему ты ее отпускаешь, — пояснил он. — Она достойна большего, чем это место. Предназначена для большего. Сама бы она не уехала.

Киллиан кивнул в знак согласия.

— Так что я не убью тебя за то, что ты уничтожил ее, — прорычал Булл, и Киллиан вздрогнул. — Потому что знаю, что ты сделал это, чтобы она могла заниматься тем, для чего была рождена.

После слов Булла наступило долгое молчание, и он еще раз сжал плечо Киллиана, прежде чем оставить его наедине со своими мыслями и, что более важно, с бутылкой.

С того дня прошло семь месяцев, теперь Килл смотрел на этого мужчину, на его плотно сжатые челюсти. Он чертовски уважал Булла. Он ему даже нравился. Он был его братом. Его семьей. Семьей Лекси.

Килл чертовски злился из-за того, что Буллу,