Я тебя искал. Я тебя нашла - Наталья Литтера
– А она не знала, – пожал плечами Иван. – Хотя, может быть, сейчас уже знает. Когда все это происходило, ее и в помине не было.
– А вы все знали, да? – снова шепотом спросила Таня. Ее обычно яркие губы сейчас были совершенно обескровлены и сливались с лицом. Только провал рта. – Когда мы приходили в гости, вы все знали и молчали.
Это было обвинение. Обида. Ну что же, и это тоже надо. Это неизбежно.
– Конечно, знали. Это же наше прошлое. Но к вам оно, ребятки, не имеет никакого отношения. Мы – это мы. А вы – это вы, – он почему-то усмехнулся, хотя смешного в ситуации совершенно ничего не было. – Правда, я и сам пока все еще привыкаю к этой мысли.
Ответом ему было два полубезумных взгляда.
– Пап… мне надо как-то все это… уложить в голове… – Таня говорила с паузами, так, словно задыхалась после быстрого бега. – Потому что это… это… о боже…
Она судорожно всхлипнула и ткнулась в плечо Илье. Он обнял ее.
Это уже не обвинение и не обида. Это боль. Когда твоему ребенку больно – это невыносимо. И ты все сделаешь, чтобы ее убрать. Или забрать.
Не думая, что делает, Иван сделал пару шагов и подошел к ним вплотную. Но видел только ее темную макушку с рассыпавшимися волосами.
– Ну что ты, девочка. Какая разница, что там было, почти тридцать лет назад? Это же не меняет того, что я – это я, а мама – это мама. Мы по-прежнему твои родители и очень любим тебя. Ну же, Танечка… – Бессильны слова, бессильны. А ведь раньше вместо всех на свете слов можно было просто обнять. А какого черта – раньше?! – Сейчас я буду обнимать свою дочь. Не отойдешь – обниму и тебя, – буркнул Иван в сторону упрямо поджавшего губы Ильи.
А потом обнял сразу обоих «котят».
Таня едва ощутимо дрожала. Илья замер как столп. Но они оба давали себя обнимать.
Не бойтесь, котята, мир не так страшен, как вам только что открылось. Вам еще много открытий чудных предстоит.
Иван разжал руки и отступил. Таня вскинула на него глаза. Уже почти осмысленные. Илья смотрел тоже широко раскрытыми, но такое впечатление, что мимо Ивана.
– Все, на сегодня хватит, езжайте домой. А мне еще предстоит получать нагоняй от Евдокии Романовны. За то, что выболтал все тайны.
Он развернулся и пошел к своей машине. А около нее обернулся и помахал «котятам» рукой.
– Дома обязательно выпейте вина! А лучше – коньяку.
И вообще – мяу, дети, мяу!
* * *
Они пошли к машине, не сговариваясь. Илья с Таней вообще все это время действовали как единый организм. Наверное, так и проявляется пресловутое «и в богатстве и в бедности, и в болезни и в здравии». Сейчас что? Что это вообще было?!
Бедность? Да, такое ощущение, что разом обеднели. Будто отняли что-то важное и дорогое, очень дорогое.
Болезнь? Наверное. Потому что чувство, что ударили куда-то – под дых, в голову или куда-то еще. Но так, что потемнело в глазах и сбилось дыхание.
Тане так же сейчас, как ему? Он посмотрел ей в лицо, прежде чем открыть перед Таней дверь машины с пассажирской стороны.
Да, так же.
– Ведь это ничего не меняет, правда? – Кажется, ее губы двигались отдельно от голоса. Губы сами по себе, звуки сами по себе.
– Для нас – ничего, – Илья коснулся ладонью Таниной щеки. И быстро убрал руку. Все его нутро требовало сейчас совсем других действий. Быстрых. Четких. В голове стучало: «Вперед, вперед, вперед!» Не стоять на месте, на этом месте, где… – Но в целом… есть о чем подумать. Поехали.
Ванька его сглазил с этими вопросами про «Сколько выжимал?» и «Ты на ней вообще гонял?». Вот, пришло это время. Машина неслась по опустевшим улицам Москвы, как будто за ними гнались демоны.
Демоны прошлого.
Во время кратких и немногочисленных остановок на светофорах он поворачивался к Тане и улыбался ей. Она тоже ему улыбалась. Это были очень странные улыбки – кривоватые, растерянные, отнюдь не свидетели радости. Но на большее они оба не были способны.
Какими путями они добирались до дому, Илья не вспомнил бы, даже если бы грозили осквернением Модеста Ильича. Кажется, он подсознательно выбрал очень долгий заковыристый маршрут с обилием длинных широких проспектов, на которых от рева спортивного мотора закладывало уши даже в прекрасно звукоизолированном салоне. По рулю шла легкая вибрация, и она была для Ильи сейчас необходимо-сладостной.
Наконец эта адская гонка кончилась. Финиш отмечен вместо клетчатого флага полосатым шлагбаумом на въезде в комплекс. Шлагбаум стал подниматься. А на капот что-то упало.
При ближайшем рассмотрении оно оказалось Ваней Тобольцевым. Он нетвердой походкой подошел к водительской двери и поверх опущенного стекла произнес заплетающимся языком:
– Где вы так долго пропадали? Я чуть не уснул.
* * *
Ребенок. У них будет ребенок. Это что-то фантастическое и нереальное. Как у них может быть ребенок? Как?! И все же…
Почему сейчас?! Почему не раньше? Когда они планировали, желали, обращались к врачам? Почему?!
Ему шестьдесят один. Шестьдесят один! Сколько еще лет ему отпущено на этом свете: три, пять, десять? Сколько? Он не успеет поднять ребенка на ноги.
Май успеет. Ей только сорок шесть. Она увидит то, чего не увидит он.
А он… он сделает это чертово УЗИ хотя бы ради того, чтобы услышать: «Изменений нет, ждем вас через год». И у него будет этот год. Этот и другие. Сколько ни отпущено – все его.
Илья в третий раз за этот вечер пошел в ванную умываться холодной водой. Хотя сейчас уже не вечер, сейчас ночь. И Май спит. Она быстро уснула, его девочка. Его вечная девочка.
После ужина стала убирать продукты в холодильник и вынула оттуда упаковку майонеза со словами:
– Упс… Есть, оказывается.
Такая же хулиганка, как и двадцать пять лет назад.
И он позволял ей выкидывать эти номера. Он жить без них не мог.
Вода лилась. Илья смотрел на раковину, а потом, набрав воду в ладони, опустил лицо.
Ему нужно сохранять ясность мысли, ему нужно думать, ему нужно…
К черту всякую логику. К черту все, включая возраст. Он хотел этого ребенка. Безумно. Он уже его любил. Ту непонятную горошину на фото.
Май сорок шесть, она сможет. Он видел ее глаза – отчаянные. Наверное, именно с такими она давным-давно
