Наталья Светлова - Научиться дышать
— Да, зашла узнать, как дела.
— Ты уже несколько дней у нас не была. Я решил, что ты правда обиделась на меня.
— Почему не позвонил? Или кодекс чести ниндзя тебе не позволяет интересоваться делами небезразличных людей? Из оперы: «Я ни на кого не давлю, ни к чему не принуждаю, сама позвонит, если надо».
Слова буквально выскакивали из ее рта, как свихнувшиеся. Разговаривает с ним, как обиженная подружка на одну ночь! Это в ней подняла голову другая Ира — та, что мечтает, чтобы он схватил ее в охапку, наорал и порвал билет, запрещая даже думать о переезде. Сколько бы раз мы ни уходили, ни сбегали, а цельными нам уже не остаться. В каждом месте, которое мы превращаем в пепелище после своего побега, остается часть нашей души. И однажды мы придем в свое самое последнее пристанище, но уже бездушные и пустые.
— Ммм… — промычал Иван, не то чтобы сбитый с толку, но немного растерянный. — Я боялся тебе звонить. С тобой же, как с самодельной бомбой. Дернешь не тот проводок, и все — голову снесет. Ты сама-то чего хочешь: чтобы я звонил или отвалил от тебя? Прошу принять к сведению: была прямая цитата твоих же слов.
— Вот чего ты такой идеальный?! — в который раз взорвалась одним и тем же вопросом девушка. — На все-то у тебя имеется ответ, как у адвоката, блин! Все цитаты помнишь, даже дату, наверное, когда я это говорила?
— Ты это говоришь каждый день по пять раз в час, чего тут запоминать, — ухмыльнулся Волков и замолчал.
Что-то тут нечисто. Надо дать ей остыть, а то так и полыхнет пожарищем. У него было ощущение, будто он забыл выключить в квартире газ и теперь она вся пропиталась им. Зажги спичку — всем конец.
— Света дома? Мне бы не хотелось, чтобы она все это видела и слышала.
Его слова отрезвили ее легкой образной пощечиной. Действительно, устроила прощальный базар. Не так легко оказалось бросить его, совсем не так, как представлялось в начале…
— Она ушла с собакой и детьми гулять, — уже спокойно ответила Вересова. Девушка усмехнулась. — Светочка счастлива. Я так рада, что в школе ее приняли хорошо. Она боится предстоящей операции, но я верю, что все пройдет хорошо.
— Ир, — настороженно начал мужчина, — ты не одержима? Пугаешь меня.
— Нет, все в норме. Извини.
— Опять что-то принимаешь? Мне позвонить Тане? Или это тоже попадает под статью об идеальности?
— Прости меня. Я сама не своя.
— Да нет, ты как раз своя. Такое поведение в твоем стиле. Только я не очень понял, чем оно вызвано. Тем, что я не искал тебя эти дни? Ну так ты сама отправила меня в интересное путешествие, вот я и выдвинулся в путь.
— Прости еще раз. Мне стыдно.
Он внимательно оглядел ее с ног до головы. Не та Ира, которую он знает. С этой Ирой что-то не то происходит. Понять бы еще что. Его мозг, уставший и не выспавшийся, отказывался открывать учебник по женской психологии.
— Я хочу, чтобы ты был счастлив, — слова выплыли из губ, словно подгоняемые свирепым ветром облачка.
— Ты сейчас говоришь, как Ксюша перед смертью. Это у вас, женщин, такой способ сообщить о своем побеге? — пошутил Иван, даже не представляя, как он близок к правде. — Желаете счастья, а потом бежите так, что вас не догнать. Какое-то странное у вас понятие о счастье.
Вересова хранила молчание и просто скользила по мужчине глазами. Надо запомнить его таким, занести его фоторобот в базу данных. Она осядет в Красноярске и больше никуда не сунется. Танька согласилась взять Джордана на попечение, а она там себе еще кота купит. Кошки — те же женщины, потому этим созданиям так легко вместе. И те и те взбалмошные, капризные, своенравные, сами по себе. Махнут хвостом — и ищи-свищи, а след их уже и простыл.
— Да, каждому свое счастье, Вань.
— Иди сюда, ближе.
Волков указал кивком головы на диван, но Ирина не сдвинулась. Ее взгляд впивался в жасминовые, с узорами цвета чайной розы обои, искал спасения в серо-бежевом ламинате, в оливковом встроенном шкафе. Только бы не смотреть в эти прозрачные васильковые глаза.
— Иди, говорю. Обещаю не кусаться.
— Умеешь ты уговаривать, искуситель.
Она осторожно переместилась ближе к нему и села так, чтобы можно было дотянуться до него рукой. Но она этого не сделает. Прикоснуться к нему – значит капитулировать. Поднять белый флаг и истошно молить взять предательницу назад. Мысль о билете в кармане подогревала ее уверенность в собственном решении. Не выкидывать же деньги на ветер. Купе нынче дорого стоит.
— Ну так что с тобой творится? Поделишься? — Иван повернулся к ней, крепко цепляя ее взгляд, не давая отвести глаза.
— Эти дни, сам понимаешь. Сносит крышу, — брякнула Вересова первую чушь, залетевшую в форточку ее сознания.
— Уважительная причина, — хмыкнул он, — чтобы набрасываться на меня чуть ли не во сне с какими-то претензиями.
— Прост…
— Не надо этих извинений. Лучше честно ответь на вопрос.
—Какой?
— Чего ты хочешь: чтобы я принуждал тебя или отпускал? Как тебе больше нравится: быть свободной в своих действиях или связанной по рукам и ногам? Ты из тех женщин, которым нужно обязательно устраивать сцены непримиримости и гордости перед мужчиной, видеть, как он расстилается входным ковриком под твоими ногами? Тебе кровь из носу необходимо, чтобы за тобой бегали и доказывали, что ты нужна?
— Это уже не один вопрос, — усмехнулась девушка.
— Это один вопрос с подпунктами.
— Ничего мне не надо. Я же объяснила причину своего дурацкого поведения.
— Ничего ты не объяснила, а просто отмахнулась от меня.
— Что ты ко мне испытываешь, раз приходится бегать и уговаривать? Ты сам зачем это делаешь?
Иван задумался. Вся эта ситуация с подозрительными разговорами не внушала ему доверия. Но он будет с ней откровенным, какой бы ситуация ни была на самом деле.
— Я не могу сказать тебе, что люблю. Сомневаюсь, что все еще способен на любовь. Любовь бывает разной, у нее столько ролей, столько костюмов — порой черта с два ты ее узнаешь. Она может маскироваться под дружбу, а может натягивать на себя камуфляж ненависти. Но одно несомненно: она не подчиняется никаким командам и приказам, не желает иметь никакого дела с разумом и посылает логику куда подальше. Вот и то, что я чувствую к тебе — алогично.
— Я пока не совсем поняла, что ты чувствуешь. Назови это чувство, потом решим, насколько оно разумно.
— Точной формулировки у меня нет. Но ты стала мне самой близкой в мире. У меня нет, кроме тебя, никого. У Светы, по большому счету, тоже. Ты влюбила меня в себя по новой тем, что подарила моей девочке надежду. Ты не хочешь возвращать прошлое, а я считаю, что мы уже при всем желании не сможем его вернуть. Ты ведь совсем другая. Такую тебя я никогда не видел и не знал. Ты, как гусеница, в итоге, в конце этого сложного пути, переродилась в ту бабочку, за которую я тебя изначально принял.
