Ким Эдвардс - Дочь хранителя тайны
– Как вы здесь оказались? – спросила Нора. – Дэвид умер год назад.
– Я знаю, – кивнула Каролина. – Знаю, и мне очень жаль. Послушайте, Нора… миссис Генри… мне нужно вам кое-что рассказать, и разговор предстоит трудный. Вы не уделите мне несколько минут? В любое подходящее время. Если сейчас неудобно, я приеду позже.
Она говорила настойчиво и твердо, и Нора, вопреки голосу рассудка, невольно отступила назад и пропустила Каролину Джил в дом. У стены стояли аккуратно запакованные, оклеенные скотчем коробки.
– Прошу прощения за беспорядок. – Нора указала на мебель, сдвинутую в центр комнаты: – Жду маляров и оценщика мебели. Я выхожу замуж, – объяснила она, – и переезжаю.
– В таком случае я рада, что успела вас поймать.
Зачем? Нора недоумевала, но, повинуясь требованиям гостеприимства, пригласила Каролину в кухню – только там можно было нормально сесть. Когда они молча проходили через столовую, Нора вспомнила внезапное исчезновение Каролины и связанный с ним скандал. Она дважды обернулась: от странного визита ей сделалось не по себе. На шее Каролины, на цепочке, висели солнечные очки. Черты ее лица с годами стали резче, нос и подбородок укрупнились. На работе ее наверняка уважают и побаиваются, решила Нора. Такой палец в рот не клади. Однако характер Каролины не имел ничего общего с растущей тревогой Норы. Каролина знала ее другим человеком – молодой, неуверенной в себе женщиной, с такой жизнью и прошлым, в которых особенно нечем гордиться.
Нора бросила в стаканы кубики льда и налила воды, а Каролина села за кухонный столик. Прямо над ее плечом, на доске, висела последняя записка Дэвида. Я починил краны в ванной. С днем рождения. Нора подумала о фотографиях в гараже, обо всем, что еще нужно успеть. Ей рассиживаться некогда.
– У вас тут синешейки, – заметила Каролина, кивнув на разросшийся, одичавший сад.
– Да. Я их много лет приманивала. Надеюсь, те, кто будет здесь жить, не перестанут их кормить.
– Странно, должно быть, переезжать из дома, где прожил столько лет.
– Все меняется. – Нора положила на стол две подставки, опустила на них стаканы и села. – Но вряд ли вы пришли говорить об этом.
– Это верно.
Каролина отпила воды, а затем прижала ладони к столу – чтобы не дрожали руки. Но, когда гостья заговорила, ее голос звучал спокойно.
– Нора… я могу называть вас Нора? Так я всегда о вас думала, все эти годы.
Нора кивнула, по-прежнему ничего не понимая и все больше пугаясь. Когда она сама в последний раз думала о Каролине Джил? Давным-давно, и только в связи с рождением Пола.
– Нора, – Каролина словно прочитала ее мысли, – что вы помните о своих родах?
– А почему вы спрашиваете? – в свою очередь поинтересовалась Нора, невольно отклоняясь назад, словно спасаясь от пристального взгляда Каролины, от подводного омута, в который ее затягивало, от своего страха перед тем, что ей предстоит услышать. – Зачем вы приехали и что это за расспросы?
Каролина ответила не фазу. Веселые голоса синешеек солнечными зайчиками плясали по кухне.
– Простите, – сказала Каролина. – Просто я не знаю, как начать. Но… легкого пути все равно нет, поэтому лучше уж сразу. Нора, когда родились ваши близнецы, Феба и Пол, случилась одна вещь.
– Да, – резко отозвалась Нора, вспоминая тоску, преследовавшую ее после родов, – тоску и радость, сплетенные воедино, и длинную трудную дорогу к сегодняшнему спокойствию.
– Моя дочь умерла, – горько бросила она. – Вот что случилось.
– Феба не умерла, – ровным голосом произнесла Каролина, глядя прямо на Нору, и та сразу перенеслась в то давнее мгновение, когда только за этот взгляд и можно было держаться в мире, полном боли. – Феба родилась с синдромом Дауна. Дэвид не сомневался в самом печальном прогнозе и попросил меня отвезти ее в луисвилльский интернат, куда обычно помещали таких детей. В 1964-м это было в порядке вещей. Большинство врачей посоветовали бы то же самое. Но я не смогла ее там оставить, забрала, увезла в Питтсбург и воспитала. Нора, – мягко закончила она, – Феба жива. У нее все очень хорошо.
Нора окаменела. Птицы в саду разливались трелями. Ей почему-то вспомнилось, как однажды в Испании она наступила на незакрепленную решетку канализационного стока. Шла себе беззаботно по солнечной улице, а потом р-р-раз! – и очутилась по пояс в канализации. Растянула лодыжку, в кровь расцарапала икры. «Все нормально, все нормально», – твердила она людям, которые помогли ей выбраться и отвели к врачу. Бодро, как ни в чем не бывало, глядя на кровь, сочащуюся из порезов: все нормально. И только потом, одна, в своей комнате, закрыв глаза и вновь пережив стремительное падение и свою беспомощность, заплакала. Сейчас она чувствовала то же самое. Задрожав всем телом, Нора ухватилась за край стола.
– Что? – прошептала она. – Что вы сказали?
Каролина повторила: Феба не умерла и все эти годы жила в другом месте. Росла в другом городе. У нее все хорошо, без конца повторяла Каролина. Все хорошо, о ней заботятся, ее любят. Феба, ее дочь, сестра-близнец Пола. Родилась с синдромом Дауна, и ее увезли.
– Дэвид ее отдал.
– Вы сумасшедшая? – прошептала Нора, уже понимая, зная, чувствуя, что это правда: столько непонятного в ее жизни вдруг встало на место.
Каролина достала из сумочки и выложила на полированную столешницу два поляроидных снимка. Подтолкнула их к Норе. Та не смогла взять их в руки – ее колотила крупная дрожь, – поэтому приблизила лицо к фотографиям. На первой маленькая пухлая девочка в белом платье улыбалась, жмуря от удовольствия миндалевидные глаза. На второй та же девочка, но уже намного старше, готовилась забросить в корзину баскетбольный мяч; камера поймала ее в прыжке. На одном снимке она немного напоминала Пола, на другом – Нору, но в основном она была просто собой: Фебой. Не снимком из очередной стопки в папках Дэвида, но собой. Живой девочкой, существующей в нашем мире.
– Почему? – с мукой в голосе простонала Нора. – Зачем он так поступил? А вы?
Каролина покачала головой и опять посмотрела в сад.
Долгие годы я верила, что ни в чем не виновата, – проговорила она. – Что я поступила правильно. Дэвид не видел интерната, куда собирался отдать вашу дочь, не представлял, что это за кошмарное место. А я там побывала, пришла в ужас – и увезла Фебу к себе. Вырастила ее. Я немало сил отдала, чтобы она получила образование и медицинскую помощь, а в конце концов достойную жизнь. Если честно, я даже считала себя героиней. Но где-то глубоко я всегда знала, что делаю это не только по доброте души. Я хотела ребенка, а у меня его не было. А еще я была влюблена в Дэвида, по крайней мере, так думала. Безответно, – поспешно добавила она. – Насочиняла себе всякой ерунды. Дэвид меня даже не замечал. Но когда я увидела объявление о службе по Фебе, то поняла, что должна забрать малышку и уехать.
