Алмаз (СИ) - Макарова Елена А.

— Их нашли, — заяви он в один из дней. — Можешь выдохнуть спокойно, и не опасаться нового появления этих психопатов. Вернее, это психопатки. Они давние и ярые фанатки «Адамас», на фоне любви к Косте у них совсем поехала крыша. И, кстати, тот случай с краской тоже их рук дело. В общем, они конченные. Половина из них отправиться в тюрьму, другая — в психушку.

Хотела ли я справедливости? Была ли довольна тем, что злодеи получили по заслугам? Несомненно. Раньше я бы посочувствовала «бедным девочкам, которых любовь толкает на сумасшедшие поступки», и задумалась бы над тем, заслуживают ли они тюрьмы или профессиональной психологической помощи, но теперь я, как заметил Андрей, могла вздохнуть спокойно — они больше не представляют опасности для моего ребенка.

Но я знала, что это лишь вершина айсберга и по всей стране может быть сколько угодно таких же одержимых своей больной фантазией о любови к Косте. Я никогда не смогу чувствовать себя защищённой в полной мере, всегда будет какой-нибудь подвох и подводный камень.

Все эти мысли вгоняли меня в депрессию и апатию. Если физически с каждым днем я шла на поправку, то морально переживала душевный кризис. Смотрела на Костю и не знала, как поступить. Как будет правильно? Он же, кажется, воплощал в жизнь свои слова «любить меня так, как я того заслуживаю». Однажды он поставил передо мной шахматную доску и удивил заявлением:

— Я подумал, что нам пора по-настоящему научиться играть в шахматы!

Я глазела на то, как он расставлял фигуры по соответствующим клеточкам, периодически сверяясь с книгой у себя в руках. Он принес книгу, чтобы мы как дети, что знакомятся с буквами по азбуке, учились играть в шахматы! Он помнил тот наш нелепый разговор, когда Аня застала Костю в моей спальне!

— И так, — громко объявил, усаживаясь рядом со мной на больничную койку, — «Шахматная доска — это….»… — Дальше я не слушала, хотелось плакать от умиления, любви ….и от предстоящей боли, которая ждала нас обоих.

***

Мама приехала через пару дней после того, как я пришла в себя. В отличие от остальных посетителей, стойко переносящих и мой внешний вид и положение, она расплакалась. Для нее это было тяжелым испытанием. Однажды она уже потеряла самого дорогого и близкого человека, и теперь даже мысль, что это могло повториться для нее, наверное, являлось самым большим страхом в жизни.

Она, так же как и Костя, проводила со мной все дни. Ее присутствие напоминало о доме, о папе и о тех мире и спокойствие, что царили в родном городке, где нет суперзвезд, дотошных журналистов, чокнутых фанаток. С каждым днем мне все больше и больше хотелось вернуться туда. Именно там я бы хотела, чтобы рос мой ребенок — в безопасности, огражденный от тех проблем, с которыми постоянно сталкивалась я рядом с Костей.

В конце концов, я приняла, как мне казалось тогда, единственно верное решение. Я поступала жестоко, но считала, что так будет лучше для моего ребенка, а остальное не брала в расчет — мои и Костины чувства. Надеялась, что когда-нибудь он простит меня.

***

Настал день выписки, и я собирала в сумку свои немногочисленные вещи. За мной должна была заехать мама, но я дожидалась появления Кости. Почувствовала изнутри толчок — будто малыш тоже ждал его прихода.

За последние месяцы мой живот заметно подрос, и я каждый раз с наслаждением разглядывала на УЗИ ручки и ножки своей крохи. С параноидальной настойчивостью по несколько раз переспрашивала врача, точно все ли хорошо с ребенком.

К моему спокойствию и радости, ребенок развивался как положено и его здоровье не вызывало нареканий со стороны врачей. Было ли это чудо, везение или мое упорство, с которым я неукоснительно соблюдала все рекомендации своего доктора, но после долгого процесса восстановления мы с ребенком чувствовали себя прекрасно.

Самым сложным для меня было соблюдать постельный режим. Следующие месяцы, вплоть до рождения ребенка, мне предстояло провести лежа в кровати. Вставать и ходить разрешалось только в случае крайней необходимости, так что единственной моей прогулкой на своих двоих был поход до туалета и обратно.

— Смотрю, сборы в самом разгаре, — Костин веселый голос заставил меня обернуться. На его лице сияла счастливая улыбка, наверное, он предвкушал тот момент, когда мы вернемся домой. Удерживала на нем долгий взгляд, разглядывая и запоминая каждую черточку на его лице.

Костя поцеловал меня и жестом, который, кажется, уже вошел у него в привычку, погладил мой живот, словно приветствуя и малыша. Как я смогу добровольно отказаться от этого? Как смогу лишить и Костю?

Я уложила в сумку последнюю вещь из своего скудного гардероба. Мне даже не пришлось просить Костю о помощи, он уже привык ухаживать за мной, поэтому без слов подхватил сумку и убрал в сторону, освобождая для меня место на кровати.

— Костя, мне надо тебе кое-что сказать, — начала разговор, который обещал быть невыносимо трудным.

— Говори, — ничего неподозревающий Костя заботливо подкладывал мне под спину подушку для удобства, отчего чувствовала себя еще гаже. Я злодейка, и не заслуживаю ничего хорошего, даже комфорта.

— Я… мне… — растерялась и не знала с чего начать. Миллион раз прокручивала этот момент в голове и подбирала нужные слова, а как дело дошло до дела, онемела.

— Милая, тебе плохо? — потешался Костя над моим глупым видом.

— Нет, мне хорошо. То есть плохо. Вернее, будет плохо. — Я мямлила, а Костя откровенно смеялся надо мной. — Костя, ты можешь быть серьезным!?

— Я сама серьезность, — спрятал улыбку, — и весь внимания. Говори.

— Я много думала. О тебе, о нас, о нашем ребенке. — Не хотела растягивать болезненный разговор и решила объявить о своем решении сразу. Как оторвать пластырь: резко и быстро. — Мы должны расстаться. Я не выйду за тебя замуж. Ни в коем случае я не лишаю тебя возможности общаться с ребенком, ты сможешь видеться с ним, когда захочешь. Единственное, что я прошу, это дать мне время, научиться воспринимать тебя только как отца моего ребенка. — Не стала смешить нас обоих, добавляя «разлюбить тебя». Это невозможно. Могла лишь надеяться, что когда-нибудь буду видеть в нем только приятное воспоминание, и что он станет для меня символом счастья. Не больше.

Я затаила дыхания, и ждала Костиной реакции. Но его лицо даже не дрогнуло.

— Хорошо, — согласился так, будто я всего-то сообщила ему о предстоящей плохой погоде на завтра.

— Хорошо? — я была не то что удивлена, а скорей задета тем, с какой легкостью он отпустил меня. — И все? Вот так просто? Кость, я ухожу от тебя. Мы больше не будем жить вместе. Ты понимаешь? — уже не знала, как еще до него донести.

— Я все понял, — Костя все так же сохранял спокойствие.

Когда я представляла наш разговор, боялась, что Костя воспримет новость в штыки, начнет отнекиваться, упираться, пытаться вразумить меня, а он без возражений согласился.

— Просто выглядишь так, будто думаешь, что я шучу. Я вполне серьезно: мы расстаемся.

— Я согласен, и принимаю твое решение. Мы расстаемся, — выглядел сдержанным и хладнокровным, что было совершенно на него не похоже.

Не верилось, что он так просто отпускает, даже не поборовшись за меня, за нас. Наверное, это ранило сильнее всего. Видимо я для него не так много значила, как он говорил, как сам считал.

Вот и все. Я получила то, чего хотело, но на душе было совсем не радостно. Не удержалась и начала плакать. Проклятые гормоны, чтоб их!

Костя принялся меня утешать:

— Эй, малышка, — присел рядом, обнимая за плечи, — я же не умер, в конце концов.

Для меня разлука с ним была сравнимо именно с этим. Все осталось в прошлом, и больше не будет «нас».

— Не грусти, — стирая слезы с моих щек. — Лучше скажи, когда твой рейс.

— В пять, — ответила, хлюпая носом, — пока закончится вся эта волокита с выпиской, потом регистрация в аэропорту…

На мгновение промелькнула мысль о том, откуда он узнал, что я улетаю к маме, но Костя полностью владел моим вниманием, и уже через секунду я и думать забыла об этом странности.