Первый. Бывший. Единственный - Татия Суботина
Матвей не приближался. Из-за его нервных движений пальцами у меня создалось впечатление, что мальчику в моем присутствии неудобно, но и уходить он отчего-то не спешил.
– С чего ты взял? – прохрипела я, надеясь, что мне хотя бы удалось сохранить спокойное выражение лица.
– Вижу, – просто ответил мальчик.
Больше он ничего не сказал, но больше-то и не требовалось. Вся его поза, взгляд оказались красноречивее сотни слов и били точно в цель. В мое сердце.
– Ты ошибаешься.
Матвей продолжал буравить меня глазами, точно прямиком в душу заглядывал.
Внезапно мне стало так стыдно за собственные эмоции, которые пока не получалось контролировать, что захотелось спрятаться под одеяло. Наедине с сыном Дубравина это я сейчас скорее чувствовала себя растерянным ребенком, мальчик же выглядел донельзя спокойным и уверенным.
– Это не так, – сказала я после короткой паузы.
Матвей никак на это не отреагировал и, что-то подсказывало мне, даже не поверил.
Да и я сама себе не особо верила. С одной стороны, я прекрасно осознавала, что не имею права испытывать неприязнь к невинному ребенку, а с другой… Каждый раз, когда я видела этого мальчика, то вспоминала о предательстве мужа. Бывшего мужа.
Получалось, что теперь я вынуждена была вновь проживать все то, от чего так долго и старательно бежала. От собственного бессилия во мне бушевала злость, которая искала выхода. Не знаю, как Матвей за столь короткий срок нашего с ним знакомства смог это уловить, но он попал в яблочко.
– Я не на тебя злюсь, а на твоего отца, – вдруг призналась я.
– Почему?
Руся тоже была мастером неудобных вопросов, но с ней я хотя бы понимала, в какую сторону двигаться, а с Матвеем чувствовала себя словно ежик в тумане. Больной, уставший от простуды и жизненных беспорядков ежик.
– Это долгая история. – Рассказывать которую ему мне совершенно не хотелось.
Мальчик подошел к окну. Я следила за его точеным профилем и удивлялась, как такой красивый ребенок может быть настолько грустным. От беззаботного детства в Матвее, казалось мне, не было и следа.
Создавалось такое впечатление, будто в юное тело поместили очень взрослую душу.
– Он хранит ваши фотографии, – через какое-то время сказал мне мальчик. – Я вас сразу узнал.
– Что? – не поняла я.
– Вы красивая.
– Что ты здесь делаешь? – Дубравин появился неожиданно, от его голоса я даже подпрыгнула. – Я же просил не мешать Василисе.
– Он не мешал, – почему-то вступилась за парня я. – Только бы не заболел…
– У него крепкое здоровье, – хмуро выдал мужчина. – Иди к себе, Матвей. И подожди меня там, тебя ждет серьезный разговор. Обсудим твое поведение.
Удивительно, но мальчик его сразу послушал и ушел, даже не взглянув в нашу с Дубравиным в сторону.
– Не слишком ли ты строго с ним? – побеспокоилась я.
– Нет, он знает, что договор нарушать нельзя, – сказал мой бывший. – Как ты себя чувствуешь?
– Как больная, простуженная старая женщина. Разве не видно?
Дубравин хмыкнул.
– Если шутишь, то уже идешь на поправку. Надеюсь, Матвей не слишком тебя напряг. Я даже и подумать не мог, что его сюда потянет.
– У детей в крови любопытство, – пожала плечами я. – Ты до сих пор этого не выучил?
– Матвей не такой, как все дети, – потер глаза Дубравин. Мужчина выглядел уставшим.
Видимо, не у одной меня выдалась та еще ночка.
– Да, каждый ребенок для родителя особенный, – кивнула я, поддерживая этот странный разговор чисто ради вежливости.
– Нет, ты не понимаешь, – покачал головой мой бывший муж. – Матвей – аутист.
– О…
– Он родился таким.
– Мне… жаль? – Я совершенно не понимала, как реагировать в такой ситуации. – Но он как-то не похож на аутиста.
– Не бьется в припадке вблизи от людей, не содержится в специальной закрытой школе и даже умный? – скривился Дубравин.
У меня дыхание перехватило от реакции мужчины. Я оказалась совершенно не готова к его яростной словесной атаке и… растерялась.
– Я ничего такого не имела в виду…
– Я знаю, – сжал переносицу Дубравин. – Прости, я просто привык, что к таким детям относятся с предубеждением.
На это мне было нечего сказать. Наше общество давно называлось цивилизованным, но в некоторых вещах оно по-прежнему отличалось варварской жестокостью и дремучестью.
– Чтобы Матвей почти не отличался от обычных детей, нам с ним пришлось пройти долгий путь, – через какое-то время выдал Дубравин.
– Расскажешь?
Между нами с Кешей были годы разлуки, некрасивое расставание, боль от предательства, метры физического расстояния, но именно сейчас он казался мне близок и понятен как никогда.
– Когда-нибудь обязательно, – пообещал он. – А пока тебе нужно лечиться и набираться сил.
Дубравин протянул мне чашку с еще горячим ароматным бульоном.
От одного запаха еды у меня подвело желудок и потекли слюнки, что было отличным знаком. Если уж аппетит появился, то организм взял курс на выздоровление – это, конечно же, радовало.
– Спасибо. Но мне не отлеживаться надо, а готовиться к выступлению.
– Выступлению? – удивился бывший.
– Да, у меня премьера в канун Нового года, – сказала я, сразу приготовившись отстаивать собственную жизнь. Когда я стала Дубравиной, то мужу резко разонравилась моя публичность в танцах.
– Значит, нужно сделать все, чтобы ты была здорова и полна сил к премьере, – постановил Кеша, чем вызвал во мне небывалое удивление.
– Что? – Мой привычный шаблон был разорван, и это вызывало настоящий шок.
– Что? – хмыкнул мужчина.
