Владимир Шибаев - Серп демонов и молот ведьм
Далее Н. прошествовал мимо обломанной колоколенки, верх которой стыдливо прикрывали реставрационные картонки от отечественных телевизоров, и вступил на короткую, метров в двести, но зато главную и единственную деревенскую улочку между рядами пестрых деревенских избенок, украшенных по случаю всякими веющими лентами, свежекрашенными скворечниками и лежащими на лавках перед калитками ранними не устоявшими на ногах. Деревенская дорога преображалась на глазах – ковырялся, разравнивая метровые ухабы, как малолетка с совочком, карликовый «Мицуи», и на двух разных сторонах ухабов две бригады тружеников – ходжентцы и Карабахцы, вяло крутили лопатами кучки гравия, а их старшины сошлись посередке и, размахивая руками, делили фронт работ: «Бакщищ… агдам… рубля… дай… иди…»
И вот, уже приблизившись к эпицентру событий, литератор Н. наконец узрел настоящее деревенское чудо. На узкой площадке, зажатой подслеповатыми с закрытыми ставнями домиками, развернуты были на грузовиках-платформах «Урал», невесть как пробравшихся сюда, дислокации двух противустоящих художественно-политических армий, над которыми реяли полотнища «СВОИ» и «НЕ ВАШИ». Всюду стреляли лопающимися лампами софиты, змеились горынычами кабели и метались одичавшие телевизионщики с наплечными «Бетакамами», отдавливая себе и обезумевшим шавкам лапы. Праздник развертывал свои знамена на глазах, и было одиннадцать часов с лишком.
Причем почудилась литератору какая-то удивительная сплоченность, синхронность и слияние противных друг другу сторон в ненависти между явно противоборствующими перформансами. Там, где «свои», небольшой церковный хор выводил для паствы пасторальные мотивы, а напротив, где «не ваши», лабухи пробовали через оглушительные усилители свои гитары, девчата из «белок-стрелок» охорашивали называемые юбчонками носовые платочки и пробно вихлялись перед публикой, в то время как их радиоинженер, всовывая в читалку диск с фонограммой, хрюкал в микрофон: «И раз, и два…» Но тут вышел к противоположному микрофону серьезный человек сановник Гаврилл и оглядел стойбище. Снизу, в соответствии с палочкой неизвестного сценариста, возле военных колес грузовиков, выбралась процессия митингующих с плакатищами. Ученые люди, профессор Скатецкий, заблав… завлаб Ойничевич и кандидат Дудушко тащили белые, слишком мелко простроченные буквицами и не по росту им плакатища-лозунги: «От науки долой руки непомазанников… Святой
Грааль – в лабратории ученых!.. Грязных свиней “Воньзавода” на научно-лечебные свечи».
Потянул деревенский навозный ветерок, отогнавший последнюю тучку от ласкового осеннего солнышка, и под напором плаката-парусника кандидат не удержался и рухнул набок, как заваливается под гребнем волны наглотавшийся серфингист, и заорал:
– Твои, Ойничевич, шуточки?!… Ты, иуда, башмаками яму мне нарочно выскоблил?
Но находчивый завлаб отверг предательские инсинуации: «По научным трудам и ямка». И еще пару раз прошелся жирными глиноземными калошами по лозунгу недруга. Вспыхнуло было легкое сражение на флагштоках и потасовка с использованием тела толкаемого Скатецкого, но врезавшийся в группу господин мачо Моргатый и еще один сутанник разрезали спорящих и вновь включили их в круговой вангоговский ход.
Сановник вскинул бороду и запел в микрофон, указуя руцею в «Не ваших»:
– Братие. Сказано… За грехи ваши будет неправедно вино ваше, неправеден царь, неправедны женщины и несправедливы все свиньи человеческие и все дела их таковы и нет в них истины; и они погибнут в неправде своей… Дома их безопасны от страха, и нет жезла Божия на них…
Но противуположные не растерялись и, как говорится, были таковы. Какой-то гаденыш, которого Н. часто видел мельтешащим в ящике возле женских клозетов и звался который то ли Трахман, то ли еще как, вывел к подножию своей арены группу, в противоречие научному дефиле, бойцов. Статные, жгучие с разных сторон девицы, чуть прикрытые от положения «в чем мать родила», вышли на свой подиум с плакатиками «МАТЬ», «СВ. ОТЕЦ», «ДЩЕРЬ», «СВ. ВНУЧ», «ПРЕСВ. ЖУЧКА» и «КОША» и взялись кругом фланировать, изгиляясь в позах, цепляясь сомнительным паровозиком, размахивая кто бюстгальтером, кто штанишками от «кутюр», а кто и оптико-механическим устройством для домашнего показа. Собравшаяся прибывшая на показ публика взялась ржать, не найдя другого занятия. И тыкать пальцами в обе стороны. Причем «КОША», сволочь, присела на четыре лапки и взялась порочно водить задом перед «публикум».
Хуже другое. На импровизированную сценку «не ваших» выскочил осоловелый, чуть шатающийся дылда с мохнатой грудью, распущенными слева и сплетенными справа в африканские противогнидные косички волосами и взялся пародировать труженика-священника, корячась и дергаясь. Стоило тому возвестить, воздев руки: «Победа моя… сожгу того, кого увижу первого в доме своем…», как хамский оппонент, в котором многие узнали популярного у дам в последнее время мистика и астросадиста АКЫН-ХУ, стал стаскивать какие-то щепки, прыгать бешеной курицей, гоготать, щелкать зажигалкой и, показывая крупнокалиберный зад противнику, раздувать на корточках мнимый костер. Стоило благочинному возвестить: «…Я есмь альфа и омега… и явится первый и последний с обоюдоострым мечом и семью звездами в деснице и скажет: имею ключи ада и смерти…», как паясничающий скот стал скакать черным козлом, размахивать брелоком с ключами от авто и перочинным ножиком, открытым на штопоре, вывел семерых девок из ансамблей, начал их, визжащих, хватать за что попало, а потом затянул с ними, гнусавя и фальшивя, шлягер.
А если взялся вдруг серьезный человек кидать на них божьи кары, возвещая громогласно: «Пировал Бальтасар Вавилонский в честь золотых богов и идолов и пили из сосудов храма… и выйдет из стены кисть руки и начертит на извести стены… взвешен ты на весах и найден очень легким…», так немедленно дуралей и действительно скотина схватил напольные откуда-то весы, взобрался с картонкой из-под фасонной обуви, пробил картонку рукой и высунул оратору огромную фигу.
Смотреть на это издевательство над здравым смыслом Н. больше не мог. Тем более, выскочили перед двумя бушующими микрофонами депутат Иванов-Петров и с другой стороны лондонский освободитель аборигенов Пшедобжски и взялись поливать друг друга словесными помоями с крупными вкраплениями непереваренных цитат из нынешних царей и прошлых оракулов, а пристроившийся с бочка поляка Мафусаил Скирый так еще и затеял под монотонный микрофонный лай приплясывать полечку с неким вагинальным созданием невиданного пола и мычать не в ноту караоке с дамским ассамбляжем позади.
