Ширли Эскапа - Время любви
— Как думаешь, сколько ей лет? Виноград выглядит таким свежим, так и хочется отправить его в рот.
— Тысяча, а может, чуть больше, — с благоговением в голосе ответила Кейт.
Джина подошла еще ближе и стала потихоньку поглаживать резную безделушку, словно каждый листик на ней был живым.
— Видимо, очень ценная вещь, — сухо прокомментировала она.
— О да!
— Застрахована?
— Конечно. А почему ты спрашиваешь?
— От кражи? — Изящная бровь Джины выгнулась дугой.
— Естественно.
Джина взяла беседку с полочки.
— Но не от полного уничтожения, так ведь?
Она медленно подняла беседку прямо перед собой на вытянутых руках и, не спуская глаз с Кейт, медленно разжала ладони — бесценное изделие старинных мастеров упало на пол и раскололось на мелкие кусочки.
Хотя в комнате воцарилась мертвая тишина, между обеими женщинами все было сказано.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
Глава 62
Кроме знаменитых субботних чаепитий в своем доме, Джина с некоторых пор стала устраивать чаепития во время встреч членов правления компании. Идея целиком принадлежала Кларенсу, но Джине она чрезвычайно понравилась. Эти чаепития разительно отличались друг от друга: на субботних, домашних, царила атмосфера радушия и доброжелательности, в то время как чаепития в компании скорее напоминали поле битвы.
Горе тем администраторам или управляющим, которые не успевали справиться со своими обязанностями или упускали выгодный для фирмы контракт. «Мы всегда и везде должны побеждать», — любила повторять Джина, и по этому принципу жила вся ее компания.
К весне 1980 года она явно стала победительницей. «Воля к жизни» завоевала ведущее место на потребительском рынке.
Кроме идеи деловых чаепитий, Кларенсу пришла в голову мысль устраивать музыкальные конкурсы.
— Можешь назвать их «Приз «Воли к жизни», — предложил он как-то вечером.
Они приехали на два дня в Париж — каждый по своим делам. Про себя Кларенс отметил, что Джину его предложение заинтересовало, и, чтобы хоть ненадолго задержать любимую в постели, добавил:
— Или такое название: «Конкурс «Воли к жизни» по классу фортепьяно». Как тебе идейка?
— Только не фортепьяно, — задумчиво пробормотала Джина. — Дочь устроителя конкурса не может принимать в нем участие, это неэтично.
— Представляешь, какая это будет реклама для твоей фирмы? — Кларенс решил сыграть на практичности подруги. — Вот увидишь, это принесет тебе немалую дополнительную прибыль.
Крылья носа Джины возбужденно затрепетали. С минуту подумав, она решительно заявила:
— «Конкурс «Воли к жизни» по классу скрипки»! Тебе нравится?
— Пойдет! — Кларенс победно улыбнулся во весь рот и широко раскрыл объятия. Джина тут же прильнула к его груди. — Слушай, а тебя ведь возбуждает все, что мало-мальски связано с бизнесом и торговлей, а? Признайся, дорогая.
— А что тут скрывать? Торговля — ключ к власти.
— А ты к ней неравнодушна, да?
— К власти?
— Ну конечно, — вздохнул Кларенс, — к власти.
Джина хихикнула.
— Да, она меня возбуждает, власть сладострастна, недаром в английском это слово образовано от имени Афродиты — прекрасной богини любви, рожденной из пены морской.
Ну и пусть мечтает не о нем, а о власти. Сейчас, в этот момент, Джина принадлежит ему. Она радостна, возбуждена, а все остальное пусть горит ясным пламенем! Кларенс с жадностью припал к ее губам.
Однако последующие события затмили идею проведения музыкальных конкурсов.
Когда Джина вернулась в Нью-Йорк, ее, как всегда, ждали дела, требующие немедленного вмешательства. Теперь она, естественно, не сочиняла сама тексты для рекламы — на то у нее имелась специальная служба, — но постоянно, днем и ночью, звонила директору по рекламе Эду Филдингу, чтобы сообщить пришедшее на ум название или отчитать за плохо проделанную работу. Сегодняшний день не стал исключением.
В Нью-Йорке было десять вечера, в Париже — три часа ночи, а Джина все еще сидела за столом в своем офисе. Разница во времени ею совсем не ощущалась, она, как всегда, была бодра и полна энергии. Больше всего ее сейчас занимало то, над чем она размышляла все три с половиной часа, которые занял перелет на «конкорде» из Парижа в Нью-Йорк. Перед отъездом она распорядилась, чтобы новую продукцию назвали «Хай-флай», но теперь окончательно решила все переиначить. Вот с этого и нужно начать утреннюю летучку. Сама дала название — сама и отменит. Хозяин — барин.
Джина взглянула на красовавшиеся на запястье дорогие часы от Картье. Вчера утром Кларенс, повинуясь какому-то внутреннему импульсу, подарил ей их, и теперь, бегло отметив, что она даже не может сосчитать, сколько же у нее наручных часов, Джина приняла решение еще минут тридцать посидеть в офисе, а потом отправиться домой. Так, что еще остается сделать? Ах да, просмотреть вырезки из газет, оставленные на ее столе секретаршей.
— Ну, эту скукотищу можно чуть-чуть подсократить, — вслух произнесла Джина, потягиваясь всем телом.
И вдруг замерла. Перед ней лежал некролог, вырезанный из «Нью-Йорк таймс». «Фрэн Картрайт… ушла из жизни 20 марта 1980 года…» Глаза Джины метнулись в самый конец: «…оставила безутешным сына… Руфус Картрайт…»
Молодец все-таки эта Моника Мартинс, выбирает самое нужное. Надо как следует отметить ее труд…
Внимательно перечитав некролог, Джина быстро подсчитала, что Фрэн умерла в возрасте шестидесяти лет. Мать Руфуса всегда была к ней ласкова, приветлива, внимательна, не то что Лючия — старая ведьма. По отношению к Фрэн Джина испытывала сейчас искреннюю скорбь. Старуха-то жива-здорова; сидит небось в своем излюбленном кресле в библиотеке и обдумывает очередную подлость…
Господи! Когда расцветала их с Руфусом любовь, Фрэн была всего на четыре или пять лет старше, чем сейчас она, Джина. Подумать только! А может, Фрэн так и не поставили в известность о том эпизоде с брошью?..
Джина убрала некролог в сумочку и решительным шагом вышла из офиса.
Сидя в своем кабинете — сплошь модерн и стекло, — Руфус просматривал сообщения, оставленные для него Джейн Синглтон в папке «очень личное».
Мышцы лица конвульсивно дернулись. «Очень личное». Опять соболезнования, опять… Господи, сколько можно? Только после смерти матери Руфус начал осознавать, как много людей любили ее, скольким из них она так или иначе помогла…
«Ваша мама не жалела ни времени, ни кошелька…» Не дочитав, Руфус швырнул очередное письмо в корзину. Они, видимо, решили, что теперь он должен заменить мать и тоже не жалеть кошелька на благотворительные цели.
