Кейт Фернивалл - Содержантка
— Обрежь.
— Сначала отдохни. — Чан подтолкнул ее к кровати. — Ты совсем без сил.
— Прошу тебя, обрежь. Коротко, как у мальчика. Избавь меня от этих… повреждений.
Его черные глаза задержались на ее отражении не дольше секунды, но за этот мизерный отрезок времени она успела понять, что он увидел все ее «повреждения» до самого сердца. Он увидел пустоту, вину и страх, и ей стало стыдно. Он легко поцеловал кончики ее опаленных волос, достал из сапога острый нож и отрезал первую прядь.
— Ну как? Лучше?
Она кивнула.
— Это же всего лишь волосы. Не руки, не ноги.
Но когда он продолжил и волосы прядь за прядью полетели на пол, как сухие листья, губы Чана скорбно искривились. Он наклонился и подобрал обгоревшие медно-красные локоны, как огненные дары своим богам. Воспоминание о том, как мать обрезала тупыми кухонными ножницами свою длинную темную гриву, неожиданно всплыло в голове Лиды, и она, наконец, поняла. Поняла страстную потребность наказать себя. Поняла то чувство облегчения, которое это приносит, чувство, которое она видела в лице Антонины, когда повстречала ее впервые в туалете гостиницы.
— Чан Аньло, — прошептала она, развернувшись к нему лицом. — Скажи, что у тебя болит?
Когда он задумался, зрачки его расширились, отчего в глазах появились фиолетовые пятнышки.
— Плечи.
Она имела в виду совсем другое, и он понимал это.
— Покажи.
Он осторожно положил пригоршню волос на стул и снял куртку. Она была вся в дырах с коричневыми обгоревшими краями, и блуза его была не в лучшем состоянии. Стянув ее через голову, он повернулся к Лиде спиной.
— Красиво, — только и сказала она.
Рука ее накрыла рот, чтобы не выпустить звуки, которые рвались наружу.
— Ты умеешь накладывать мазь?
— Я настоящий специалист. У меня пальцы легкие, как пушинки, разве ты не помнишь?
Он повернулся.
— Помню. Разве такое забудешь?
— В садовом домике в Цзюньчоу, когда ты был ранен и…
Он подхватил ее обеими руками и уложил на постель.
— Тише, любовь моя, не нужно прятаться в прошлом.
Очень нежно он снял с нее всю одежду, оставив только повязку на талии, там, где пуля попала ей в бок. Несмотря на то, что рана была зашита, белый бинт был весь в красных, коричневых и оранжевых пятнах. Он поцеловал гладкую кожу на животе и укрыл девушку одеялом.
— Поговори со мной. Посиди рядом, — пробормотала она.
— Сначала выспись, а потом поговорим. — Из потертого старого кожаного ранца, который когда-то давно, еще в Китае, она подарила ему. Чан достал маленькую бутылочку с мутной жидкостью и капнул ей на язык. — Теперь спи.
Но Лида с трудом поднялась с подушки и села.
— Сначала смазать ожоги, — сказала она и выставила руку.
Он не стал спорить. Из ранца появился глиняный горшочек. Лида усадила Чана на кровать, сама села у него за спиной на колени и размазала густое вещество по пальцам. Как и было обещано, легкими, как пушинки, прикосновениями она втерла мазь в жуткие ожоги у него на плечах. Лида не стала спрашивать, что было их причиной. Упавшая горящая балка? Огненный взрыв? Теперь это не имело значения. Мазь издавала странный запах, запах незнакомых ей растений, от которого щипало в глазах и тяжелели веки. Лида поцеловала чистую здоровую кожу посредине спины, но, прежде чем она успела открыть рот, чтобы сказать Чану, что он — самый терпеливый мужчина на всем белом свете, прежде чем какие-то слова собрались у нее на языке, она уснула.
Когда она проснулась, было темно. Ночное небо пялилось в окно и гремело стеклами, пытаясь проникнуть внутрь. Лида ощущала вокруг себя тепло Чана, но сразу поняла, что он не спит. Отдохнув, она почувствовала, что набралась сил, поэтому приказала легким дышать неглубоко и ритмично, чтобы казалось, будто она все еще спит. Она не была готова к тому, что ждало ее впереди. Потеря отца согнула что-то внутри Лиды, и она горевала по нему и по мечте, которая погибла вместе с ним. Лида вдруг почувствовала, что у нее мокрые щеки, и это ошеломило ее. Она что, плакала во сне? Долго она лежала так, свернувшись и прижимаясь к Чану спиной (час, может дольше), не желая торопить миг расставания. Она впитывала в себя каждую секунду, запоминала в точности, каково это — чувствовать его руку у себя на бедре, ощущать его дыхание на шее и как это дыхание заставляет тончайшие нервные окончания на спине трепетать от удовольствия.
— Когда ты уезжаешь? — наконец произнесла она в темноту.
Он не ответил, лишь крепче прижал руку.
— Когда? — снова спросила она.
Чан сел и зажег свечу, стоявшую на столике рядом с кроватью. Тени, черные и исковерканные, такие же уродливые, как ее страхи, заплясали по комнате. Он прислонился затылком к грязной стене и устремил взгляд на дверь. Не на нее.
— Тебе нельзя здесь оставаться, — сказал Чан. — Тебя ищут, и ты должна уехать.
— Я знаю. Хотя теперь мне кажется, — улыбнулась она, глядя на его профиль, — что со своей короткой стрижкой я могу стать такой же уличной крысой, как Эдик, и работать на воров. Воровать я хорошо умею.
Лида почувствовала, как он внутренне содрогнулся. Чан прикоснулся к ее обрезанным волосам. Похоже, крысы уже побывали здесь.
Она засмеялась и увидела, что это обрадовало его.
— Сильно болит? Может, надо еще…
— Тсс! — Лида приложила палец к его губам. — Мне совсем не больно.
Повернувшись, он поднял бровь.
— Еще настойки?
— Нет, я хочу, чтобы у меня была свежая голова. Нам нужно поговорить.
Он нежно привлек ее к себе и прижал к обнаженной груди. Они долго пролежали так, оттягивая начало разговора, потому что понимали: сейчас что-то изменится.
— Тебе нельзя здесь оставаться, — снова сказал Чан.
— Так давай поговорим о том, что делать дальше. Это то, о чем я думала и ради чего работала. Наше будущее.
Он негромко хмыкнул.
И все же ты рискнула этим всем ради отца.
Она ничего не сказала, только погладила его подбородок.
— Спроси меня, — сказал он.
— О чем? — Но она и сама догадывалась.
— Спроси меня. — Он поднял ее подбородок и повернул голову так, чтобы видеть ее глаза. — Спроси меня еще раз.
— Нет.
— Тогда я спрошу сам. Согласен ли я уехать с тобой в Америку?
Она перестала дышать.
— Лида, любимая моя, мой ответ — нет.
Она не вздохнула, не заплакала, не попыталась заткнуть эти слова ему обратно в глотку, хотя все это ей захотелось сделать. Долгое время она, молча, рассматривала его лицо, а потом спросила:
— Что он сказал тебе?
— Кто?
— Алексей, конечно. Вы с ним стояли рядом во дворе, и я себе представляю, что он…
Она осеклась, потому что вдруг почувствовала, как Чан напрягся, услышала его быстрый вдох. Он уже почти встал с кровати, сжимая в руке неизвестно откуда взявшийся нож, когда дверь с грохотом распахнулась и в маленькую комнату ввалились пятеро мужчин. Все они были китайцами, и все были вооружены.
— Что вам нужно? — закричала Лида, прикрывая обнаженное тело одеялом.
Впереди небольшого отряда стоял молодой человек с вытянутым лицом. На нем была куртка военного образца. Остальные показались девушке похожими на профессиональных убийц: все в черном, глаза безжалостные и холодные. Лида вскочила с кровати, но Чан встал между ней и незваными гостями. Ее охватил ужас при мысли, что он сейчас бросится на них.
— Нет! — воскликнула она.
Но он не пошевелился, стоял, будто окаменев. Из него полился настоящий поток торопливых китайских слов. Молодой человек в синей куртке отвечал быстрыми короткими фразами. Один раз он указал на Лиду, и сердце девушки екнуло, но, когда разговор закончился, Чан остался стоять неподвижно.
Не поворачивая головы, он сдержанно произнес по-английски:
— Этот человек — Бяо. Он мой… Он был моим другом. Бяо — тоже член делегации.
Колени Лиды задрожали.
Чан по-прежнему не сводил глаз с Бяо.
— Это ему я поручил найти для нас комнату. Он — единственный человек, который знал, где она находится.
— Зачем он пришел?
Лиде очень хотелось, чтобы Чан повернулся, посмотрел на нее.
— Бяо явился сюда со своими помощниками, чтобы доставить меня в гостиницу «Триумфаль». Немедленно.
— Зачем? Что случилось?
Наконец он повернулся, и лицо у него было такое, словно все тени, которые были в комнате, собрались на нем.
— Бяо говорит, я должен спросить тебя.
Они ожидали за дверью. Чан заставил Бяо выйти, чтобы получить возможность поговорить с Лидой наедине. Юношу так и подмывало перерезать недостойное горло за предательство, чем бы это ни грозило, но он не хотел подвергать опасности жизнь Лиды. Как только дверь закрылась, он крепко сжал руку девушки, не позволяя ей отводить взгляд.
