Барбара Вуд - Улица Райских Дев
«Тойота» ехала краем поля. Деклин нахмурился и продолжал рассказывать:
– Была здесь эпидемия холеры. Крестьянин посетил Мекку, привез воды из священного колодца и вылил ее в деревне в колодец, чтобы поделиться святыней с односельчанами. Оказалось, что привез он воду с холерными бациллами. Очень трудно с прививками – феллахи боятся их делать. Один случай был трагический: парень не боялся прививок, и за деньги ходил на уколы вместо своих соседей. Пока разобрались – двадцать порций вакцины получил, – умер.
Джесмайн опустила стекло и почувствовала на лице холодный, сухой воздух пустыни. Ее била нервная дрожь, – это было слишком много сразу: снова Египет, снова Коннор.
– Я рада, что буду помогать вам, – сказала она, справившись со своим волнением.
– Вы не только будете мне помогать – вы меня смените, – возразил он.
– Я не знала! Когда же вы уезжаете?
– Значит, они вам не сообщили. Через три месяца. «Королевские фармацевты» Шотландии предложили мне пост директора отделения тропической медицины в своей организации.
– В Шотландии! Вы займетесь научными исследованиями?
– Я буду администратором. Отсиживать за письменным столом от девяти до пяти. И никаких пациентов, никаких переполненных больниц с двумя больными на одной койке. Я признаюсь вам, Джесмайн, – я устал помогать людям, которые сами себе помочь не хотят. И мне тошно от пальм и солнечного света. Люди стремятся отдыхать в тропиках, а я мечтаю жить среди туманов и дождей.
Она посмотрела на него удивленно:
– А ваша жена тоже будет работать в Шотландии? Он судорожно сжал руль, машина запрыгала по неровной дороге.
– Сибил умерла. Три года назад, в Танзании.
– О, простите меня, – Джесмайн снова повернулась к открытому окну, вдыхая запах жирной глины на берегу Нила, запахи травы и реки. «В душе Деклина живет гнев, – думала она. – На кого и на что? Когда и почему он возник?»
Они миновали пустыню и ехали полями, где уже созрели пшеница и люцерна, и немногочисленные феллахи в развевающихся от ветра галабеях мотыжили землю и, подняв головы, весело махали проезжающей машине.
– А как ваш сын Дэвид? – спросила Джесмайн.
– Ему девятнадцать, учится в колледже в Англии. Славный парень. Как только перееду в Европу, заберу его к себе, будем жить вместе. В Шотландии хорошая рыбалка, вместе будем ездить на озера.
– И вы совсем порвете с организацией Тревертонского фонда?
– Решительно. И даже от частной практики откажусь. Пациентов в моей жизни больше не будет.
Теперь дорога вилась между полями высокого сахарного тростника. Навстречу ехал бодрый старик верхом на осле; он поднял приветственно руку и воскликнул:
– У вас новая невеста, ваша честь! А когда свадебная ночь?
– Бокра филь мишмиш, Абу Азиз, – возразил Коннор, и старик засмеялся.
– Бокра филь мишмиш, – промурлыкала Джесмайн, вспоминая, как Захария называл ее «мишмиш» – «абрикосик».
– Абрикосы зацветут завтра, – сам себе перевел Коннор, – то есть «не поспешай».
И снова Джесмайн заметила, как резко обозначается теперь его челюсть, как сурово сжимаются губы. Ей хотелось спросить, как умерла Сибил, но вместо этого она заметила:
– Ваш арабский стал значительно лучше, доктор Коннор.
– Я старался. Помню, как вы смеялись над моим акцентом, когда мы вместе работали над книгой.
– Надеюсь, вы на меня не обижались?
– Что вы, мне нравится ваш смех. – Он взглянул на нее и отвел взгляд. – И мой акцент действительно был ужасен. Теперь я говорю по-арабски неплохо, пишу и читаю хуже. Я легко овладел им, родившись в Кении и с детства зная суахили – он близок арабскому. Ваш язык красив. Вы мне говорили когда-то, что он звучит, словно вода, льющаяся по камням.
– Да, я говорила. Но я просто цитировала кого-то. А вы по-прежнему произносите название мускула носа, когда хотите благословить кого-нибудь?
Он засмеялся. «Совсем, как прежде», – подумала Джесмайн.
– О, так вы это помните?
«Я помню каждый день нашей совместной работы, – хотела бы сказать она, – и последний день, когда мы чуть не поцеловались…»
Они уже доехали до глинобитных домиков деревни. У многих хижин были синие двери или рисунок, исполненный синей краской, на стенах – символ счастья Фатимы, дочери Пророка. На многих домах были нарисованы самолеты, корабли или автомобили – в знак того, что счастливые обитатели этих домов посетили священную Мекку. И на каждом доме было тщательно выведено слово «Аллах» – чтобы отгонять джиннов и обладателей дурного глаза.
Они проезжали мимо женщин, стоящих на пороге, и стариков, мирно сидящих на лавках, и Джесмайн вдыхала знакомые ароматы: жареной фасоли, печеного хлеба, кирпичиков навоза, которые сушатся на крышах, и двадцать лет изгнания отходили все дальше и дальше, как расходятся, лепестки, обнажая благоухающее сердце цветка, и Египет снова, дюйм за дюймом, входил в ее кровь и плоть. «Неужели он снова войдет в мое сердце?»– изумленно думала Джесмайн.
Кивнув Насру, который повел свою «тойоту» в другую сторону, Коннор направил машину на юг деревни по широкой грязной дороге, по которой важно двигались верблюды, нагруженные сахарным тростником, и семенили ослики с корзинами по бокам или запряженные в повозки.
– Сейчас вы увидите здание нашей врачебной миссии при Тревертонском фонде.
Они проехали мимо плаката с надписью: «Каждые двадцать секунд в мире рождается ребенок». Плакат был вывешен Каирской ассоциацией планирования семьи.
– Вот наша самая острая проблема, – сказал Коннор, – перенаселение. Пока в мире будет рождаться столько детей, мы не справимся с нищетой и болезнями.
Это проблема не только стран третьего мира, но всей планеты. Люди относятся к ней безответственно. Сбалансированный рост населения – это два ребенка в семье. Мужчина и женщина, двое, воспроизводят себя. Но люди не думают о будущем планеты, и только в немногих странах нет многодетных семей.
Он обернулся на плакат, мимо которого они проехали:
– Никакого толку от этих призывов. Ни от телевизионных, ни от радиопередач. Особенно здесь, в Верхнем Египте, рождается столько детей, что мы не успеваем делать им прививки. В прошлом году государственные клиники в целях контроля над рождаемостью бесплатно распространили четыре миллиона презервативов. Представьте себе – люди продавали или использовали их для забавы собственных детей, как воздушные шарики, потому что презерватив стоит четыре пиастра, а детский воздушный шар – тридцать пиастров.
Коннор провел машину в переулок такой ширины, что по нему мог пройти ослик с двумя корзинами на боках, и перед Джесмайн открылся вид на Нил, сверкающий в лучах оранжевого заходящего солнца. Остановив «лендкрузер» перед небольшим каменным зданием, обсаженным сикоморами, Коннор сказал:
