Золушка и Мафиози - Лола Беллучи

— Научиться быть… Я наклоняю голову. Это то, чего ты боишься? Свадьбы?

Клара несколько раз моргает, но вместо ответа задает мне другой вопрос.

— Сколько тебе лет?

— Тридцать три.

— Мама говорит, что сейчас мне двадцать пять, а скоро исполнится двадцать шесть, но я не помню своих дней рождения. Последний раз я помню, когда мне было тринадцать лет. Странно, — пробормотала она.

— Ты долгое время находилась в коме, — говорю я, мой голос звучит мягче, чем я когда-либо слышал.

— Я знаю. Мама сказала, что я пропустила свой выпускной. — Настает ее очередь наклонить голову, и на секунду кажется, что ее разум больше не находится в комнате, хотя ее рот начинает говорить. — Она также сказала, что все мои друзья уже вышли замуж, что у них даже есть дети. Дети. Мне придется завести детей, да? Думаю, научиться быть мамой будет сложнее, чем женой. — Внезапно ее глаза расширяются и фокусируются на мне. — Но я научусь, сэр. Обещаю, что научусь, — заверяет она, нервничая еще больше, чем раньше. Что-то похожее на панику сочится из ее пор.

— Клара, ты…

— Я знаю, что мне не нужно было так долго спать, и что, если бы они не пытались меня убить, я бы все еще спала и…

Я перестаю слушать. Слова "если бы они не пытались меня убить" эхом отдаются в моей голове и складываются воедино все кусочки, которые я собрал с тех пор, как Маттео прервал семейный ужин, сказав, что Клара проснулась. До сих пор многое не имело смысла.

В этот момент открывается дверь, и я несколько секунд смотрю на свою невесту, а затем оборачиваюсь и вижу, что Антонио переводит взгляд со своей дочери на меня с озабоченным выражением лица, что только подтверждает мою уверенность в том, что именно это они от меня скрывали.

Покушение на мою невесту.

Я прикоснулся кончиком языка к центру верхней губы и кивнул сам себе.

— Чезаре, мы можем поговорить? — Спрашивает Антонио, совершенно не обращая внимания на девушку.

Я обвожу кончиком языка верхние зубы.

— Можем. Я достаточно насмотрелся.

* * *

— Ты хочешь отправить ее в интернат? — Спрашивает Витторио, приподняв бровь, как бы желая убедиться, что меня правильно поняли.

— Она — ребенок в женском теле, и я не намерен жениться, пока ее голова не сравняется с остальными частями тела. Кроме того, ей нужна защита после того гребаного покушения, которое Каморра пыталась от нас скрыть.

Мой брат откинулся в кресле, положил локти на стол и переплел пальцы.

— Есть какие-нибудь зацепки, кто это мог быть?

— Нет. Но я собираюсь это выяснить, а когда выясню, то напомню, кто бы ни был этими ублюдками, почему никто не должен связываться с собственностью Саграды.

— И как долго? — Спрашивает Витторио.

— Идеальным вариантом было бы десятилетие, но я понимаю, что прошу многого. Шесть лет, не меньше. Ей нужно закончить обучение, и даже если она не достигнет соответствующего умственного возраста, ей нужно хотя бы думать, как более взрослая женщина, Витторио.

— Каморра хотела быстрого брака, — комментирует он. — Они хотели избавиться от доказательства собственной некомпетентности. Клара могла быть уже мертва. И интересно, узнали бы мы, что это произошло не от естественных причин? Этот союз может не продлиться следующие шесть лет, Чезаре.

— Тогда пять.

— Это все равно много.

— Витторио…

— Три, — говорит мой брат. — Три года. Три года ты сможешь держать Клару на расстоянии, но после этого тебе придется жениться.

Я стискиваю зубы, киваю и соглашаюсь, потому что тон Витторио не оставляет места для споров.

Да будет так.

ЭПИЛОГ

ТИЦИАНО КАТАНЕО

5 ЛЕТ СПУСТЯ

— Он спит, — объявляет Рафаэла, облегченно выдыхая.

Я отвожу взгляд от кроватки и поворачиваюсь к жене. Сидя в кресле для кормления, она держит на руках Андреа, а наш малыш по-прежнему прильнул ртом к материнской груди.

Он всегда сопротивляется больше, чем Николо. Старший из близнецов, похоже, взял от обоих родителей только самую темпераментную часть и делает только то, что хочет и когда хочет, даже в шесть месяцев.

Я беру Андреа из рук Рафаэлы и кладу его в кроватку рядом с братом. Моя жена встает и стоит рядом со мной, пуская слюни на детей, глядя на них сверху вниз.

— Они похожи на меня — с гордостью говорит она, и я не могу этого отрицать, потому что они действительно похожи. Они оба светловолосые, глаза у них голубые, как у мамы, как и форма их лиц. Единственное, что они унаследовали от меня… это гениальность.

— Да, они похожи. Но следующие будут с моим лицом.

— Перестань, Тициано. Я едва родила этих двоих. Разве я похожа на племенную корову, чтобы думать о том, чтобы родить еще?

— Дону бы не понравилось, если бы ты так говорила.

Она фыркает.

— Габриэлла сумасшедшая. Я говорю ей это с тех пор, как она забеременела во второй раз.

— Принцесса, мы не можем позволить моим идеальным генам умереть вместе со мной. Нам нужно больше таких лиц, как мое.

Я обхватываю Рафаэлу за талию, дышу ей в шею, а затем целую ее. Она извивается в моих объятиях.

— У нас есть время? — Пробормотала она.

— Нет, если ты не хочешь опоздать.

— Черт возьми, — хнычет она, опуская голову мне на плечо.

Я целую ее ухо.

— Когда ты вернешься, я обещаю.

— Я возьму с тебя двойную плату.

— Как будто мне это нужно.

Она высвобождается из моих объятий и выходит из комнаты мальчиков.

Я хватаю радио-няню и следую за ней. Рафаэла останавливается только тогда, когда доходит до кухни.

Она открывает морозилку и пересчитывает порции молока, которые еще есть в холодильнике, хотя мы оба знаем, что их более чем достаточно на те несколько часов, что она будет отсутствовать.

— Если у них закончится молоко, можно попросить Габи. — Я откидываю голову назад, смеясь над нахлынувшим на меня мысленным образом: лицо Витторио, если бы я пришел к нему и попросил у его жены молока.

— Перестань быть идиотом, Тициано! — Ворчит Рафаэла, понимая, над чем я смеюсь, и не произнося ни слова. Каждый день, каждая неделя, каждый месяц, проведенный рядом с Рафаэлой, только усиливает мою одержимость женой, причем до такой степени, что я уже не знаю, кто доминирует в ощущениях — я или она надо мной.

— Ты уверен, что справишься с ними в одиночку? — Спрашивает она, подходя ко мне и обхватывая руками мою шею. Я вопросительно поднимаю бровь.

— И