Холодная. Книга 1 - Инна Инфинити
Я снимаю презерватив, завязываю его и бросаю на пол. Беру одеяло и накрываю нас. Кристина, не говоря ни слова, отворачивается к стенке. Я знаю, что она делает это, чтобы скрыть свои слезы, которые сейчас градом текут по ее лицу. Я придвигаюсь к ней и крепко обнимаю сзади, утыкаясь лицом в ее волосы. Жадно вдыхаю аромат жасмина.
— Я люблю тебя, — шепчу ей.
Она не отвечает. Лишь издаёт легкий всхлип.
— Я так долго ждала тебя, Максим. А ты приехал слишком поздно, — говорит наконец.
Сознание отбрасывает меня в декабрь на Викину кухню. Степанова спит после укола, Егор уехал домой, а мы с Кристиной сидим вдвоём на кухне. Пьём чай с мятой, она рассказывает мне про кулон своей матери. Потом Кристина начинает плакать, а я ее успокаиваю. И она говорит мне эти слова:
«Я так долго ждала тебя, Максим. А ты приехал слишком поздно».
Если бы я только знал, что на самом деле имела ввиду Кристина… Если бы я только знал…
— Прости меня, — тихо говорю ей, — прости за все, Кристина. Прости, что не вспомнил тебя раньше. Прости, что отверг тебя на Новый год. Прости, что поставил дружбу с Егором выше чувств к тебе. Прости, что на твоих глазах начал встречаться с другой. Прости меня за все.
Кристина молчит. А потом тихо отвечает.
— И ты меня прости, мой герой. Прости, что не разговаривала с тобой. Прости, что презирала тебя. Прости, что была надменной. Прости, что на твоих глазах была с Егором. Прости, что не рассказала про нашу встречу в детстве. Прости, что уезжаю.
По моей щеке течёт одинокая слеза. Это так странно. Мне кажется, я не плакал с тех пор, как из семьи ушел отец.
Мы больше не говорим друг другу ни слова. Так и засыпаем.
Ее последний день дома мы провели, не вылезая из кровати и не отрываясь друг от друга. Говорят, перед смертью не надышишься. Но мы с Кристиной отчаянно пытались. Я целовал каждый миллиметр ее кожи, прижимал к себе так, что, казалось, она задохнётся. Признания в любви звучали ежеминутно. Я собирал губами каждую слезинку с ее лица.
Но этот день подошёл к концу и наступила ночь. Пролетела и она. Кристина встала рано утром, чтобы попрощаться с отцом и моей мамой. Я слышал, как отчим давал ей наставления, а она обещала все исполнить. Я слышал, как ей говорила напутствие моя мама, а Кристина ее благодарила.
Когда родители уехали, Кристина поднялась в свою комнату. В ванной зашумела вода, потом послышался фен для волос. Через пару часов Кристина уедет в аэропорт. Ее отвезёт водитель. Я не могу. Это выше моих сил.
Я снова слышу звук застегивающейся молнии от чемодана. У Кристины все время что-то падает из рук.
— Твою ж мать! — Воскликнула она, когда что-то разбилось.
Я встаю с кровати и выхожу из комнаты. Но я иду не к Кристине, а направляюсь в ванную. Врубаю холодную воду и просто стою под струями. Но почему-то даже это не отрезвляет. В груди начинает просыпаться злость: на себя, на Кристину, на ее отца, который промыл ей мозг Гарвардом, на все обстоятельства, которые всегда стояли между нами.
Когда я возвращаюсь в свою комнату, Кристина сидит на краешке кровати, уже одетая в дорогу. На ней свободная майка, легкие светлые брюки и кеды. Волосы завязаны в высокий хвост, на лице ни грамма косметики, а на руке браслет, что я подарил ей на Новый год. После нашего выпускного она надевала его только в поездку на Волгу. Дома она с ним не ходила.
Я останавливаюсь в дверном проеме, скрестив руки на груди, и просто смотрю на Кристину. Я чувствую, как холодные капли с волос затекают мне под футболку. Кажется, я забыл вытереть голову. Кристина тоже ничего не говорит. Злость в груди вспыхивает с новой силой, и я чувствую, как по моим щекам начинают ходить желваки.
— Я оставила жесткий диск с нашими фотографиями из поездки на столе в своей комнате, — она первая прерывает тишину.
Я молчу. Это все, что она имеет мне сказать сейчас?
— Максим, я люблю тебя, — тихо продолжает дальше.
— Тогда останься со мной, — мой голос хрипит.
— Я не могу.
— Можешь.
— Нет, ты не понимаешь, Максим.
— Чего я не понимаю? — зло цежу ей.
— Нам же всего лишь 18 лет, Максим! В этом возрасте мы должны учиться, развиваться, ошибаться, набивать свои шишки. Я очень долго шла к тому, чтобы поступить в Гарвард. Ты даже не представляешь, как это было сложно! Я несколько лет на это положила. И я не могу сейчас вот так взять и не поехать туда.
— А вот так взять и бросить меня — ты можешь, да? — Мой голос уже сорвался на крик.
Она медленно встаёт с кровати и смотрит на меня с вызовом.
— Я не бросаю тебя, Максим. Я еду учиться.
Я истерично смеюсь.
— Да, ты едешь учиться. На шесть лет! НА ШЕСТЬ. ГРЕБАННЫХ. ЛЕТ!
Она молчит, тяжело дышит. Эмоции окончательно взяли верх над моим здравым смыслом, потому что дальше я уже не контролирую, что говорю.
— Кристина, если ты уедешь, то между нами все будет кончено.
Ее лицо вытягивается в изумлении, глаза расширяются.
— Ты что такое говоришь, Максим? — В ее голосе слышится дрожь.
— Кристина, или оставайся, или конец всему.
Она приближается ко мне вплотную и смотрит прямо в глаза.
— Ты ставишь мне ультиматум?
Я выдерживаю ее взгляд, но ничего не отвечаю. А она продолжает с холодом в голосе.
— Я не из тех людей, которым можно ставить ультиматумы, Максим, если ты еще этого не понял.
Я тихо смеюсь.
— А из каких ты людей, Кристина? Из тех, что идут по головам? Из тех, что сносят все на своём пути ради достижения цели? Из тех, что перешагивают даже через свою любовь?
Она тяжело сглатывает.
— Я уезжаю, Максим. Но я не бросаю тебя. Это ты сейчас рушишь все между нами. Снова. Как тогда на Новый год.
— Что тебя сделало такой бесчувственной машиной, а, Кристина? Что произошло с той тихой девочкой из лагеря?
Она помолчала и сухо ответила.
— У нее умерла мать. Застрелили в голову. Пришлось быстро повзрослеть. — Кристина снова заглянула мне в глаза. — Я уезжаю, Максим. А ты сейчас сам все разрушил.
И она стремительно вышла из моей
