Элизабет Адлер - Опрометчивость
– Конечно! Ты не должна раздражаться, дорогая, я обожаю эту игру в догадки… кто и что, и с кем. Придвинься ближе, Парис, не сердись на меня. Мы ведь одинаковые, ты и я, ты ведь знаешь это. – Она коснулась своей мягкой, с длинными ногтями рукой обнаженного плеча Парис. – Ну не надо краснеть, – промурлыкала она, – та ночь была одним из самых изумительных моментов… я не могла забыть тебя.
– То была ошибка. Я не должна была делать этого.
– А почему нет? Разделять мужчину – и друг друга – это удовольствие, так было всегда и так будет. И перед самой собой ты не станешь отрицать этого. Секс – это на самом деле очень просто. Это всего лишь вопрос о том, что доставляет тебе удовольствие, к нему не следует относиться слишком всерьез. – Олимпи рассмеялась. – И так забавно думать обо всем этом.
Верно, подумала Парис, и она получила удовольствие от той ночи. Она занималась любовью с ними обоими, потому что тоже хотела этого, а разве это более постыдно, чем заниматься любовью с Амадео Витрацци только для того, чтобы он поддерживал ее в финансовом отношении? Нет, конечно, нет.
– Ладно, оставим, – сказала Олимпи. – Расскажи о себе. Ты планируешь новую коллекцию?
Она держалась так просто, так дружелюбно, что Парис вдруг почувствовала, что Олимпи поймет ее.
– Я не в состоянии представить другую коллекцию, – призналась она, – да и кто придет на мой показ после такого фиаско? Я должна изменить подход. Этот «великий кутюрье», то есть я, как раз пытается продать свои изделия во все бутики, но… безуспешно.
Олимпи села, обхватив колени руками и слушая с интересом.
– Ну, разумеется, бутики не станут ничего покупать, – сказала она. – Они покупают все летние модели в декабре. Разве ты не знаешь этого?
– Я не подумала об этом, – угрюмо призналась Парис. – У меня не та голова, чтобы вникать в практические детали. Я просто полагала, что если у тебя есть хорошие вещи, то заинтересовавшиеся ими люди в любом случае купят их.
Олимпи задумалась над тем, что сказала Парис, потом заметила:
– В чем-то ты права. На Ривьере всегда есть рынок для всего интересного и нового. Большинство женщин, которых я знаю, готовы убиться, чтобы только отличиться от других. Просто ты не угадала со временем. Возможно, тебе бы лучше открыть здесь магазин, чем заниматься только моделированием. Это хорошее начало. Возможно, Парис, ты меня навсегда возненавидишь за то, что я скажу, но показ твоих мод провалился еще до его открытия – как бы ни хороши были твои модели. Это жестокий мир, мой друг, и если ты собираешься добиться в нем успеха, то должна пошире смотреть на вещи. Первое правило – это реклама. Никто ничего не сможет сделать без рекламы. И не имеет значения, насколько хороши сами модели. А чтобы добиться того, чего ты желаешь, надо, чтобы твое имя набиралось крупными буквами во всех изданиях мод от «Вог» и «Вуменз Вир Дэйли» до каждой бульварной газетенки. И – это уже вершина всего – ты нуждаешься в поддержке компании международных общественных связей, чтобы быть уверенной, что твое имя постоянно присутствует во всех изданиях, которые перелистывают женщины, сидя в парикмахерской или в кресле самолета.
– Но я ничего не могу предложить такой компании, – у меня денег хватает еле-еле, чтобы покрыть расходы на создание мною платья. Не поверишь, но я должна была три месяца отработать у Мицоко лишь для того, чтобы оплатить счета за тот показ—за аренду салона, кресла, громкоговорящую установку и прочие «мелкие детали». Одежда, которую я надеялась продать в бутики, была просто перевязана шнурками от ботинок, вот и все. Я разорена.
Разорена? Как с ней такое могло произойти? Возможно, деньги Дженни были связаны с какой-либо финансовой компанией или что-то в таком роде… – подумала Олимпи.
– Извини меня за этот вопрос, но что с деньгами, что остались от Дженни?
– Нет никаких денег. – Парис внезапно поднялась и стала расхаживать по палубе. – Это долгая история.
Глаза Олимпи от изумления округлились. В представлении Олимпи, вы были разорены, когда у вас остались лишь ваши последние бриллианты и только одна норковая шуба. Если Дженни Хавен не оставила своей дочери денег по какой-то таинственной причине, значит – ситуация серьезная. Господи, Парис имела в виду именно это – она разорена!
– Вот что я скажу тебе. – Олимпи лениво потянулась. – Пойдем и взглянем на эти твои одежды. Может быть, у нас появятся какие-нибудь идеи. – «Почему, черт возьми, – подумала она, беря Парис под руку, – мне самой не воспользоваться некоторыми этими вещами, а кое-что, возможно, купит кто-нибудь из друзей. Это все-таки будет какой-то, хоть и маленькой, помощью.
Парис раскрыла все шесть своих чемоданов и стала выкладывать вещь за вещью прямо на постель – небольшие, короткие платья, удобные для проведения вечера в курортных кафе или летних дискотеках, мягкие, развевающиеся, воздушные платья для романтических вечеринок, мешковатые шорты, которые следовало закатывать высоко на бедра, объемные брюки, широкие в талии и затянутые широким ремнем, просторные «мужские» рубашки для пляжа – все они были неожиданного фасона, остроумны и – разные, и на Олимпи, которая примеривала их так быстро, как только могла, выглядели потрясающе.
– Фантастично! Великолепно! О, я должна получить их, Парис, – вскричала Олимпи, сгребая в сторону груду понравившегося более всего. – Я в восторге – я хочу купить их все!
Олимпи была добра, но Парис не хотела милосердия.
– Возьми себе то, что хочется, – пожала она плечами. – Я все равно не могу их продать. Это будет мой подарок тебе.
– Парис, – в отчаянии выдохнула Олимпи, – ты слишком добра! Конечно же, я не приму их в подарок, с какой стати? Я покупаю их у тебя, Я покупательница, черт побери, неужели ты не поняла, что имеешь дело с покупательницей?
Сама того не желая, Парис рассмеялась.
– Я их еще не научилась распознавать, – сказала она, – ты, Олимпи, стала первой, и, возможно, последней.
– Никогда, – отрезала Олимпи, – ты действительно ничего не понимаешь. У меня есть идея. Я знакома с несколькими манекенщицами экстракласса, которые здесь проводят свой отпуск – они с ума сойдут от этой одежды. Почему бы нам не подбросить им кое-что из этого, Парис? Даю гарантию, что они будут носить их в самых популярных заведениях и на всех лучших вечерах – и, я уверена, они станут всем рассказывать, в чьих они нарядах. Это – лучшая реклама, твое имя прозвучит в округе.
– Правда, Олимпия? – с надеждой произнесла Парис. – Действительно кого-нибудь заботит, чьи фасоны он носит?
– Эти женщины живут и дышат модой – новейшей, самой последней, самой необычной, интересной, авангардной – даже сумасшедшей, и такой фамилией, как Хавен, чтобы добавить к этому остроты…
