Серебряный город мечты (СИ) - Рауэр Регина

Март 24-го числа

Какой день меня невообразимым образом клонит в сон, уже два раза я пропустила утреннюю трапезу. Не приди Катаржина, и обед был прошёл мимо меня. Впрочем, сокрушаться от сего у меня в отличие от неё совсем не получается. Меня не мучает чувство голода, напротив: вид еды вызывает дурноту, что подступает к самому горлу и заставляет часто дышать. Вчера лишь усилием воли мне удалось скрыть отвращение, которое возникло внутри меня при виде поставленного предо мной зажаренного гуся. От непоправимого и ужасного положения меня спас Ян, он отвлек разговорами и предложил после пройтись. Мы вновь подолгу гуляем, как правило, до самой мельницы и ведем пустые разговоры обо всём на свете.

Все последние дни, что уже сложились в недели, Ян всегда рядом со мной. Он помогает с делами, занимает историями, вытаскивает на длинные прогулки, заверяя, что для здоровья весьма полезно находиться на свежем воздухе. При всём этом он ни словом, ни полусловом ни разу не поинтересовался про наши занятия, которые я совсем забросила и к которым у меня нет никакого интереса. Ныне мой ум совсем не занимают размышления о способах решения очередных непростых задач.

Апрель 2-го числа

Сегодня особенно трудно было встать с кровати и выйти из спальни. Мне думалось, я не смогу совсем, но — право слово! — Катаржина заставит выполнять свои требования любого, даже лежащего на смертном одре. Она выдернула меня из постели, умыла и одела, как несмышлёное дитя, заставила сидеть, дабы сделать прическу, а после буквально потащила во внутренний двор к уже готовой карете. Гора Кутна и костел, где я не появлялась, отговариваясь плохим самочувствием или делами, больше месяца, ждали нас. Да, да и ещё раз да! Я боялась, меня страшил гнев божий, который, казалось, неминуемо обрушится на мою голову при первой же попытке войти в храм Его. Должно быть, я в самом деле ожидала, что Небеса разверзнутся, ударит гром и меня поразит, сжигая, молния ещё на самом пороге. Что ж… мои страхи не оправдались, солнце светило всё так же ярко и даже ни единой тучи не набежало на него, когда мы ступили под портал входа. Всю мессу я простояла в каком-то тумане, я не слышала ни слова, что произносил диакон, лишь повторяла машинально заученные с детства слова за всеми остальными. Я держалась, улыбалась после и общалась с Маргаритой, её матушкой, которая потребовала непременно явиться к ним в ближайшее время. Обещание это пришлось дать, а заодно узнать, что они желают услышать моё мнение о сшитом для свадьбы платье. Оно уже готово, но если я отыщу несоответствия принятой при дворе моде, то его ещё успеют перешить, ибо Маргарита желает стать лучшей и самой красивой невестой королевства. Я верю, что она станет таковой, и сделаю всё от меня зависящее, чтобы помочь ей в этом. Список гостей уже составлен, приглашения написаны, свадьбе быть в середине червеня[3].

Всю дорогу туда и обратно, а также время, проведенное в городе, Катаржина, будто боявшаяся, что я вновь попытаюсь лишиться чувств или сбегу, не отлучалась ни на минуту. Мы зашли с ней в лавку, дабы выбрать пару новых кружев, и купили перья для письма, попутно узнав все сплетни Горы Кутна, что сводились к пьяным дракам и загадочному гостю пана Смишека. Гость этот провел в доме пана всю зиму и ни разу его не видели в церкви, как и в какой-либо таверне. О нём всё так же неизвестно ничего, а потому столько мыслей людей он занимает. Я же смею надеяться, что мои мысли об этом человеке окажутся в одном ряду с глупейшими домыслами пани Агаты, которая уверяет, что гость пана Смишека сам король Максимилиан!

P.S. Катаржина, имея привычку к разговорам и не обладая особым трепетом, который положено иметь, находясь в услужении, зачастую позволяет себе высказать излишнее при мне или задать неуместный вопрос самой, однако тут она молчит. Она ничего не говорит о том, что уже пятый день кряду застает меня поутру, склонившейся над ночной вазой.

Апрель 8-го числа

Близится вечер, но до сих пор у меня дрожат руки и строчки письма делаются куда неровнее, чем обыкновенно. Утром, после уже ставшей привычной дурноты, Катаржина поставила на столик рядом с кроватью небольшой флакон. «Это решит проблему, госпожа», — она сказала не глядя на меня и отошла в другой угол комнаты. Я же, отнимая от лица полотенце, посмотрела на этот флакон. Он был тёмный, и жидкость, плескавшаяся в нём, была мутной, будто водой болотной. Впрочем, подобные средства таковыми по цвету и должны, наверное, являться, они ведь несут в себе смерть и избавление, в моём случае, от скорого позора. Да, это решило бы если не всё, то самое явное, то, что никак не скрыть и за обманом не спрятать. Это средство позволило бы оставить всё в тайне и отложить объяснения с матушкой до приезда Владислава, но… я не смогла.

У меня будет ребёнок.

Апрель 10-го числа

Пан из Яричей написал, что они прибудут чрез неделю. Мне придется отказать, лишив тем самым матушку всяких надежд на моё благополучие и удачное замужество. Не смею верить в её прощение и тем более понимание, но поступить иначе я не могу.

Я понимаю, что скрывать долго моё положение не представится возможным, а потому уже подбираю слова для предстоящего разговора. На днях Катаржина обмолвилась, что скоро придется расставлять платья, дабы скрыть живот. Ещё какой-то месяц-два и он, по её словам, станет заметен. Мне же трудно пока в это поверить, сейчас куда проще представить, что все мои платья придется ушивать, за последние недели от мучащей почти непрерывно дурноты я значительно похудела. Даже матушка обратила внимания на это, однако списала мой болезненный вид на волнение от скорого приезда моего — она уже не сомневается! — жениха. Что ж… пускай пока будет так. Моей храбрости ещё недостаточно, чтобы разуверить её в этом.

Оставаясь одна, я часто встаю пред подаренным ещё отцом зеркалом и собираю рубашку на спине, дабы ткань обтянула спереди мой живот, который всё так же мал в размерах. Как уместить в голове понимание, что я теперь не одна? Помимо дурноты и бледности, которую сочли бы излишней даже для принятой при гиспанском дворе моды, я не замечаю в себе никаких изменений. Наш ребёнок… как странно и необыкновенно это звучит и пишется!

Апрель 17-го числа

Гость пана Смишека отбыл в Прагу, сегодня эта новость дошла и до нас. Катаржина сказала, что все эти месяцы он лежался больным в доме пана, ей об этом рассказала одна из служанок. Не могу объяснить в чём причина, но я жадно ловлю любой домысел об этом госте, сегодня, узнав об его отъезде, я выдохнула спокойно. Неужели я, правда, верю, что это был Ворон? Он остался в Вене, я знаю! Но… сны, каждую ночь эти сны, я всё ближе и ближе подхожу к горящему огнем праведным костру, я уже слышу треск его и ощущаю жар, что опаляет лицо и кожу исколотых ног, я просыпаюсь всё позже.

Апрель 19-го числа

Вчера прибыли паны из Яричей. Его зовут Тадеуш, он моего возраста, беловолос, а в ширине кости не уступает пану Богуславу, о чём сказала приехавшая по случаю торжества Маргарита. В разговоре, который, как и прогулка, состоялся уже сегодня поутру, старший сын пана из Яричей весьма скучен и однообразен. Всё, что не связано с охотой (будь она псовая или соколиная), вызывало в нём весьма вялый интерес, он раз за разом возвращался к рассказам о своих победах по добыче очередной шкуры или рогов оленя и был готов, кажется, наизусть цитировать книгу Сент-Олбанса[4]! Если бы не Ян, составивший по моей просьбе нам компанию, то я бы задремала прямо в седле. Мнение моё, должно быть, весьма предвзято и совершенно несправедливо, однако… мне трудно судить иначе. Каждый раз, когда я смотрю на Тадеуша, я знаю, что он не Владислав. Чужой запах, манера речи, жесты. Три месяца назад я бы приняла выбор матушки, я бы признала, что Тадеуш не худший вариант, в нём не чувствуется злости или жестокости. Вполне возможно, мы смогли бы договориться и ужиться вместе, мы бы стали добрыми супругами, что не докучают друг другу сверх необходимого. Мне кажется, Тадеуш не запретил бы мне даже заниматься науками, но… поздно размышлять об этом. К чему подобные мысли, если под моим сердцем ребёнок Владислава, а я так ясно помню каждое его прикосновение и не стерплю ничье другое?