Это всё ты - Елена Тодорова
Сморщившись, громко втягиваю носом воздух.
– На кой хрен ты это воскрешаешь? – гремлю приглушенно. – Уймись, Усман.
– Я просто… – лепечет Юния отрывисто, не осмеливаясь в этот момент смотреть кому-то из нас в глаза. – Мы были детьми, Свят. Я не знала Яна… Не понимала его… Боялась, да… Но это не значит, что я воображала, будто он хуже нас. Плохим его я никогда не считала. И не говорила так! Ты сейчас перекручиваешь… Извини, но мне неприятно это слушать.
– Да ладно… Я просто с себя угораю, – выдает Усманов странным голосом. – Не пойму, зачем сдружил вас… Дебилом был. Однозначно.
Повисает тягостная пауза, которую, кажется, никто из нас не способен разрушить. Переглядываемся, не имея понятия, как поступить дальше.
– На хрен… – роняет Свят. И через миг задвигает: – Выпить хочу.
– Не стоит, брат, – высказываюсь так же спокойно, как до этого относительно травки говорил.
Но Усманов уже поднимается и направляется к барной стойке. Ю подскакивает следом, бежит за ним. А я прижимаю пальцы к переносице, прикрываю веки и бурно перевожу дыхание.
– Свят, не надо алкоголя. Ты же не пьешь… – доносятся до меня тихие увещевания Юнии. – Это водка? Хуже ведь будет!
– Куда уж!
– Свят… Ну как ты меня домой отвезешь? Не пей… Пожалуйста, не пей.
Подергиваю ногой, в остальном не шевелюсь. Игнорируя все, что вскипает за грудиной, так с закрытыми глазами и сижу.
– На такси поедем, – отмахивается Усманов.
Судя по звукам, срывает акциз с бутылки и откручивает крышку, которая, гулко подскакивая, сразу же куда-то улетает. Еще через пару секунд слышу, как льется жидкость. Долго льется. Словно наполняет он не стопку, а, как минимум, чашку.
– Свят… – выдыхает Ю бессильно.
И сразу же после этого до меня доносятся жадные глотки. Звонкий стук пустой тары о барную стойку, натужный вдох.
– Ты вообще собираешься меня целовать? Мы почти полтора месяца не виделись, – шепчет с леденящим мою адскую душу надрывом. – Иди ко мне, Ангел.
– Нет… Свят, нет… Подожди, подожди…
И тут я, мать вашу, не выдерживаю. Срываюсь с места и, пересекая квартиру, словно ебаный метеорит, вцепляюсь Усманову в плечи, чтобы резко оттащить его от зажатой в угол Ю.
– Какого хрена? – рычит он, пошатываясь.
Приобняв за плечи, удерживаю друга на ногах, хотя конкретно в тот момент охота удавить.
– Ты разве не слышишь, что она говорит? – выдыхаю сипло, будто сорванным голосом. А ведь ни разу тон не повысил. Но чувство, словно внутри все раздроблено, пиздец какое ощутимое. – Оставь Ю… Юнию… – поправляю себя, скрипя зубами, чтобы лишний раз не триггерить. – Ты не в себе.
Ему определенно есть что сказать. Смотрит на меня исподлобья не меньше минуты, а затем, яростно вырываясь, возвращается к бутылке. Пока наполняет чашку до краев, приглушенно, но явно истерично ржет.
Мать вашу…
Это не тот Свят, которого мы знаем. В ахуе от происходящего даже я, а что уж говорить о Ю… Упершись в нее взглядом, мысленно прошу не терять сознание.
– Бывает. Пройдет, – толкаю едва слышно, чтобы разобрала только она. – Не бойся, – незаметно сжимаю холодную ладонь. – Я здесь.
После этого шагаю к Святу.
– Хватит тебе. Не пей больше.
Но он опрокидывает в глотку все содержимое чашки. И снова валит в сторону Ю. Перехватываю поперек груди и как можно мягче отталкиваю.
– Ты, блядь, не слышишь, как она кричит? – констатирую по факту, потому что мне этот ее визг не только нутро рвет, но и все нервные клетки сжигает. – Ты пугаешь ее.
Усманов отшатывается. Обхватывая голову руками, отворачивается. Издавая какие-то сдавленные тревожные звуки, едва ли не рвет на себе волосы.
А потом…
Хватает со стойки чашку и, швырнув ее со злостью в стену, разбивает ту перед нами вдребезги. Ю взвизгивает и вцепляется обеими руками мне в предплечье. Усманов же прожигает нас таким бешеным взглядом, что я, на хрен, теряюсь.
– У вас что-то было? – выпаливает вперемешку с какими-то странными захлебывающимися звуками.
Мне не стоит смотреть на Ю. Но я смотрю. И вижу на ее лице не просто шок. Кажется, для нее этот вопрос – худшее, что она когда-либо слышала.
Уводя взгляд, с трудом сглатываю. Но горло приходится прочистить еще не раз, прежде чем обнаруживается охрипший голос.
– Прости, брат, – проговариваю, глядя прямо в сверкающие мраком глаза Свята. Мне реально, мать вашу, больно за друга. Настолько, что кажется, будто в месте солнечного сплетения образовалась агрессивная аномально-прогрессирующая жгучая опухоль. Но я должен нанести этот удар. – Юния больше не твоя. Теперь она моя девочка.
Усманов, очевидно, ожидал чего-то другого. Раз спросил, вряд ли был уверен, что ответ будет отрицательным. Вероятнее всего, рассчитывал, что мы развеем мучившие его сомнения. В потрясении он цепенеет. Смотрит на Ю максимально расширенными глазами и даже не моргает.
– Это правда? – выговаривает сдавленно, обращаясь к ней.
И в этот момент уже у меня сердце замирает. Юния втягивает со свистом воздух, с хрипом выдыхает. А я не живу. Не живу, пока жду ее ответа.
– Да, Святик… Прости меня, пожалуйста! Я не хотела, чтобы получилось так…
Едва я осознаю, что мое сердце снова, хоть и с перебоями, но тарахтит в груди, из глаз Усманова проливаются слезы.
– Я тебя всю жизнь берег… – выплевывает он надтреснутым, дико дрожащим голосом.
Даже меня этот болезненный укор задевает. А уж Ю… Слышу, как она, захлебываясь воздухом, разражается слезами. Машинально обнимаю ее и прижимаю к боку, не сводя напряженного взгляда со Свята. Глаза режет, словно песка кто насыпал, но все, что я могу, это тупо чаще моргать и натужно дышать.
– Ю не виновата, – хриплю. – Это все я.
Усманов разворачивается и стремительно покидает
