Алекс Савчук - Прутский Декамерон-2, или Бар на колесах
Я даже не засмеялась на его слова, просто хмыкнула. Взгляд мой, пробежав по картинкам, возвращается к надписи над кроватью:
«Инквизиторский станок, преподам вам здесь урок».
Это кто же, интересно, мне собирается урок преподавать, подумала я, залезая под одеяло и оглядываясь на этого онаниста, на Шурика.
Ой, что это с ним? Черт, он идет прямо ко мне, а глаза у него теперь не добрые, а такие… злющие, как колючки. Подходит ближе, и я вижу его устремленные на меня свинцово-голубые глаза. Боже! В руке у него ремень. Такой широкий, кожаный. Солдатский, кажется, называется.
– Ты что… Шурик… я пошутила… оставь это… ты… ты меня что, бить собираешься?
Он, ремнем стегая себя по руке, подходит вплотную к кровати. А ведь он садист, вдруг понимаю я к своему ужасу, а никакой не онанист.
– Иди, Яночка, ко мне, – я слышу его голос будто издалека, хотя он стоит всего в шаге от меня. – Давай сюда свою попку. Я буду тебя лечить.
«Лечить», – уловила я последнее слово. – От чего, Шурик, меня, по-твоему, надо лечить?
– От излишнего самомнения, – говорит. Нахалюга. А тон, тон какой!
– Зачем, Шурик? Пожалуйста, не надо! – мой голос предательски дрожит. Вот это я влипла, блин. Ну и сволочь, этот Кондрат! Подставил меня. А этот тоже хорош, каким-то образом всю мою волю парализовал.
– Я не Шурик, – говорит он, поигрывая в руке ремнем.
– Ты… Савва? – догадалась я. Судорогой по телу пробежала волна страха. Припоздала я, однако, с догадками.
– Да, я Савва, – говорит он. – Давай-ка сюда свою задницу, а то хуже будет.
Все! Нет сил не только на то, чтобы вскочить и одеться, а даже сопротивляться. Он меня сломал. Одним взглядом, одним именем своим. И вот я, как та дура, поворачиваюсь к нему спиной, и чувствую, как он сдергивает с меня одеяло. Надо же, сама ведь, балда, разделась! Онанизм понаблюдать захотелось. Слезы покатились у меня из глаз. Чувствую, ремень легко опустился на мою ягодицу. Вот оно, начинается! Для начала даже не ударил, наверно удовольствие растягивает. Ну нет, так просто я не дамся! Я переворачиваюсь на спину, чтобы из последних сил помешать ему, а он уже вот, совсем рядом, завис надо мной. Надо же, без одежды! Уже и раздеться успел.
– Отпусти меня, Савва, – жалостливым голосом, едва слышно говорю я ему. – Я сделаю все, что ты захочешь!
«Боже, что я такое говорю?»
– Ты и так сделаешь то, что я захочу, – говорит он. Гад самоуверенный!
Преодолевая мое слабое сопротивление, он наклоняется, обнимает меня и… целует грудь, я стараюсь не поддаваться, прикрываюсь руками. Мягкие, ласковые губы уверенно прихватили мой сосок, отчего во всем теле вдруг замерло, словно в ожидании чего-то необыкновенного, приятного.
Мое оцепенение постепенно проходит, и я чувствую, как от его рук, быстрых, горячих, скользящих по моему животу, ногам и груди в меня вливается жар. Голубые глаза его еще пытливо-ласково изучают меня, гипнотизируя, парализуя волю, а он уже устраивается у меня между ногами. Берет руками меня за задницу крепко, уверенно, но не больно. Все! Я пропала! Уже не помню, то ли он раздвинул мне коленки, то ли я сама распахнула их перед ним.
Он меня трахает. Вначале было немного больно, теперь боль улеглась, отошла; он, надо признать, со мной осторожен и, даже, можно сказать, нежен. Так проходит какое-то время, сколько, я не знаю. Подкатывает какое-то новое для меня, непонятное ощущение, будто сладостной волной меня накрывает. Я пытаюсь сопротивляться этой новизне в себе, напрягаюсь, но Савва, – этот лже-онанист, и лже-Шурик, шепчет что-то успокаивающе, и я закрываю глаза – будь что будет, и полностью отдаюсь его власти, – подумаешь, еще одно изнасилование. Мне даже показалось, что в какую-то минуту я потеряла сознание, отключилась, а когда очнулась – он продолжал меня трахать. «С ума он сошел, что ли?» – мелькнула у меня вялая мысль. Это, наверное, новое, очередное издевательство, которое я должна терпеть от мужчин. Будто прямо по нервам моим проходится. Смотрю на него, он облизывает свои красивые губы, сбавляет темп.
– Ты!.. Тебе только коров трахать! – шепчу я ему, потому что крикнуть нет сил, да и не хочется. Но все равно хороших слов от меня он не дождется.
– Молчи, моя телочка, – говорит он ласковым тоном. – А то божьей коровкой сделаю!
Ну, что я говорила! Нельзя этим мужикам доверять. Все! Уже нет сил не только сопротивляться, а даже просто пошевелиться. Он меня мучил, наверное, больше часа. Я за всю свою супружескую жизнь, если считать все вместе, столько времени под мужиком не была. Господи, лишь теперь, наконец, он оставил меня в покое. И ушел. Я лежала, закатив глаза и еле шевеля губами. Просила бога, чтобы он дал мне возможность перетерпеть и пережить эту ночь. Скрипнула дверь и я скосила глаза на своего мучителя, вновь вошедшего в комнату. Савва принес и поставил у кровати тазик и кувшин с водой. А я думала, что он сразу после этого выгонит меня. И хорошо, если перед этим пинков не надает.
– Ты можешь сполоснуться, – ласково говорит он мне. Я встала и торопливо подмылась. Он не смотрит, тактично отвернулся, глядит в окно. Между ног как огнем горит. Но не подуешь туда и лед не положишь, а вода в кувшине теплая. Закончила. А Савва смотрит на меня и улыбается. Он совсем не злой. Хитрый – да! Обманом меня взял. Но что это? Не успела я нырнуть под одеяло, как он лезет ко мне опять.
– Савва, пожалей меня. Сил нет никаких, заканчивай издеваться, ты же меня уморишь.
– Я должен тебе за всех отомстить, – говорит он. И опять улыбается. Затем продолжает: – За Кондрата, за Леньку. А потом и за себя. Пока только за одного рассчитались.
Я без сил откидываю голову на подушку. На часах, висящих на противоположной стене, 2.15 ночи. Завтра, когда меня найдут мертвую, врачи поставят диагноз: «Умерла затраханная». Только со мной такое могло приключиться.
Все последующее время я была в каком-то полубессознательном состоянии. Порой мне становилось нестерпимо приятно, и тогда я понимала, что умираю, – в жизни, я знаю точно, такое почувствовать невозможно.
Когда я пришла в себя, на часах было четыре утра, он только сейчас кончил. После этого я поняла, что окончательно растворилась в небытие и мое тело парит в невесомости. Ничего похожего я раньше не испытывала. Наверное, мое тело расплавилось об его раскаленный стержень любви и целиком испарилось. И я сама тоже.
Когда я проснулась и, ища его, повернула голову, то первое, что увидела – его глаза. Серые, с голубым отливом. И нежные. Это он, Савва смотрит на меня. Они у него меняют цвет, что ли? И он опять улыбается.
– Доброе утро, Яночка! – произносит он, убедившись, что я проснулась. Хорошее «доброе утро», если мое тело меня не слушается, я его почти не ощущаю! Но… мне стыдно признаться в этом даже себе самой, я наслаждаюсь своим бессилием. И чувствую одновременно восторг и удивительный покой!
