Анатолий Чупринский - Бегущая под дождем
Целых два дня она не выходила из дома. И не отпускала от себя Неф. Даже спала, крепко прижимая к себе девочку. Неф надолго запомнила, как ей было неудобно, жарко. Крикла была не только крупная, полная и красивая. Она была еще и очень теплая. Даже горячая.
… Песчаные бури в Фивах большая редкость. Сказывается близость полноводного Нила. Но уж если задует пронзительный южный ветер и понесет волнами облака желто-бурой пыли, то беда.
Держись, египтянин!
В это время, за много километров от столицы, караванщики кнутами сгоняют верблюдов в круг. Нещадно бьют их палками по ногам, чтоб те ложились на песок и своими телами загораживали погонщиков от беспощадного ветра, способного даже человека сбить с ног и покатить по барханам, будто какую-нибудь колючку.
В самих Фивах никто и носа не смеет высунуть на улицу. Так и сидят в своих домах по углам в полном молчании. Терпеливо ждут, когда Боги смилостивятся и утихомирят разыгравшийся южный ветер. А он все завывает, гоняя по дворам и проулкам пыль и щебень. В ураганной темноте исчезает все, весь прежний видимый мир. И небо, и деревья, и даже огромные храмы в самом центре Фив.
Жители молчат и ждут.
Ведь всем известно, как Боги решат, так и будет.
Обычно южный ветер стихает поздней ночью на второй или третий день. Но никто из жителей не торопиться выползать из домов и лачуг, расчищать дворы от песка и пыли. За них это сделает северный ливень.
У Богов все давным-давно продумано. Уже к утру второго или третьего дня южный ветер стихает и по небу на Фивы со стороны Средиземноморья надвигается черный вал грозовых облаков. Вал разражается неистовым потоком, который смывает все пески, принесенные с юга в Фивы, всю пыль и грязь с дворов и улиц, уносит по каналам и протокам в полноводный Нил, а тот возвращает всю мутную воду обратно Средиземноморью…
А еще в поместье Эйе проживал его племянник — Хотеп. Старше Неф на два года. Он был угрюмым и злобным. Очень худым и даже сутулым. И глаза у него были какие-то пустые. Когда Неф было уже три с половиной года, он подловил ее в павильоне между колоннами.
— Ты… жаба! — брезгливо сказал Хотеп.
Он размахнулся и ударил Неф прямо в глаз. Кулаком. Изо всей силы. Повернулся и ушел.
Неф долго и тихо плакала. Ей было очень больно. Но еще больше ей было обидно. Не за себя, естественно, за жабу. Только очень глупый и невнимательный человек мог считать жабу безобразной. Большинство людей просто их близко не видели. Вот и все.
Тем не менее, под глазом Неф образовался огромный синяк. А сам глаз заплыл вовсе. Им она почти ничего не видела. Неф пыталась замазать синяк какой-нибудь краской. Под цвет веснушек. Слюнявила палец и пыталась стереть краску с росписей в зале для приемов. Ничего не получалось, краска не оттиралась.
Крикла, увидев новое «украшение» Неф, всплеснула руками и тут же громко заголосила на своем нубийском языке. Крикла не была чистокровной египтянкой. Только наполовину египтянкой, а наполовину нубийкой. Если она начинала говорить на своем нубийском языке, все служанки разбегались по поместью и прятались по углам.
В тот же вечер Неф позвали к ужину на крышу большого дома. Обычно детей и близко не подпускали к столу со взрослыми. Неф медленно поднялась по деревянной лестнице и остановилась на пороге.
Эйе и Крикла ужинали. Вернее, ужинал один Эйе, служанки только успевали подносить ему все новые и новые блюда, а Крикла сидела напротив и сверлила его каким-то незнакомым Неф взглядом.
Оба они сделали вид, будто не видят никаких «украшений».
Тогда Неф решила взять инициативу в свои руки.
Она решительно подошла к столу, села напротив Эйе, рядом с Криклой и, как бы между прочим, поинтересовалась:
— Почему Хотеп такой?
— Какой такой? — не понял Эйе.
— Не такой, как все. — пояснила Неф.
— Видишь ли… — глубоко вздохнув, издалека начал Эйе. — Очевидно Боги, в тот день, когда родился Хотеп, встали не с той ноги…
Это была его любимая тема, порассуждать, кто с какой ноги утром встал и что конкретно за этим последует.
Крикла выразилась проще. Так прямо и сказала:
— Еще в детстве Хотепу в задницу ударила молния. С тех пор он сделался слабоумным!
Эйе очень возмутился. Даже сильно закашлялся.
— Так нельзя говорить о ребенке! Его пожалеть надо!
Крикла с готовностью покивала головой.
— Я его пожалею! Очень пожалею! — с ударением сказала она. И тут же, повышая голос, добавила. — Если этот придурок еще хоть раз пальцем тронет моего лягушонка, я собственными руками оторву ему голову и брошу в Нил на съедение бегемотам!
Эйе, сдерживаясь, уточнил:
— Между прочим, бегемоты детей не едят. Они травоядные.
— И правильно делают! — согласилась Крикла. — Нечего всякую дрянь жрать! Отравиться можно!
Неф только успевала переводить взгляд с Эйе на Криклу.
Но тут Эйе не выдержал, резко встал из-за стола, схватил самую большую и красивую вазу и трахнул ее об пол. Ваза разбилась вдребезги. Служанки с визгами попрятались за занавесками. А Эйе сказал:
— Мне это все… остолбенело! Днем воюешь, воюешь! Домой придешь, опять война!
Эйе поискал глазами, что бы еще такое трахнуть об пол, но на столе остались только вазочки, кувшинчики, тарелочки — мелочевка. Тогда он просто спустился по лестнице и ушел в спальню.
Наверняка ему хотелось громко хлопнуть дверью. Но дверей в домах в Египте не было вовсе. Только льняные занавески. Потому что климат был очень жаркий.
А Крикла еще долго сидела за столом и сама с собой громко разговаривала по-нубийски. Потом посмотрела на Неф и сказала:
— Вот, такая вот… Таратумбия!
Этой фразой она обычно заканчивала любой разговор. Почему «Таратумбия», а не Финикия или ее родная Нубия, и где она находится, никто не знал. Не знала этого и Неф.
Уже спускаясь по лестнице, Неф подумала, она тоже не такая как все. У Эйе с Криклой своих было трое детей, да еще двое приемных. Да еще племянник Хотеп. И разумеется, сама Неф. Для нее даже построили отдельный маленький дом. Все как у взрослых. Терраса, спальня, на крыше под тентом жаровня с углями. Маленькая столовая и ванная. И служанки у нее были. Даже две. Одна укладывала спать и кормила, другая постоянно сопровождала Неф на прогулках, если они выходили за пределы поместья. Ничего такого у остальных детей Эйе и Криклы не было.
Неф топала по теплым плиткам садовой дорожки. Потом вдруг неожиданно остановилась и сказала вслух. Довольно громко:
— Когда я стану женой Эйе, никогда не буду ему возражать и спорить! — Подумала и добавила. — И он будет носить меня на руках каждый день.
