Патриция Райс - Мечты о счастье
Большая часть зданий городского центра относилась к концу XIX – началу XX века, когда хлопок был еще в цене. За прошедшее столетие их незатейливые кирпичные фасады оснастились полотняными навесами лавок, решетками и вывесками, от которых рябило в глазах. Ресторан Хоулма тоже был сложен из кирпича, однако общая протяженность его окон напоминала о том, что мир уже познал кондиционированный холод. Судя по всему, владелец не боялся идти в ногу со временем.
За спиной стукнула ручка, опускаясь на эбонитовую черноту стола.
– Чем могу быть полезен, мисс Элайсем? Майя повернулась. Солнце било в глаза, не позволяя видеть выражение лица Хоулма, но от него исходило безмолвное предостережение: у делового человека нет времени на пустую болтовню. Возможно, она поторопилась, приписав ему влияние Водолея.
– Я решила, что зря отклонила ваше великодушное предложение помощи, – сказала она так проникновенно, как только могла. – В тот день я была... в некотором замешательстве.
Он откинулся в кресле, положил локти на подлокотники и переплел пальцы на уровне груди. Без пиджака Хоулм выглядел более внушительно, белая рубашка выгодно подчеркивала ширину его плеч и груди. Невольно подумалось, что он напрасно маскирует все это костюмами и галстуками. Хоулм был скроен для джинсов, облегающих спортивных костюмов, лыжных комбинезонов.
Это был неуместный ход мыслей, поэтому Майя заставила себя сосредоточиться на происходящем. Из кармана рубашки Хоулма торчал кончик отвертки, в углу стола лежали распотрошенные часы. На них она и остановила свой взгляд.
– Судьба вашей школы уже не имеет для меня значения, мисс Элайсем. Я намерен отослать Констанс к бабушке.
Дверь скрипнула. Майя успела подумать о том, что их подслушивают, когда кто-то ворвался в кабинет и так неистово прильнул к ее ногам, что едва не повалил.
– Я не хочу, мисс Элайсем, я не хочу! Лучше я буду жить с вами!!!
Встретив взгляд Акселя Хоулма, Майя на один краткий миг заглянула ему в душу и прочла там беспросветное отчаяние. Он тотчас захлопнул окошко и посмотрел на нее так, словно винил во всех своих бедах.
Майя присела и привлекла к себе плачущую девочку.
– Я нисколько не возражаю, милая.
Она в самом деле не возражала. Более того, если бы это было возможно, она забрала бы Констанс с собой прямо сейчас.
Когда девочка обвила ее шею руками, чуть не задушив, Майя испепелила взглядом бесстрастного человека в кресле. Она держала в объятиях то, ради чего затеяла свою школу. Всю жизнь она мечтала найти дом, где ее примут с распростертыми объятиями, где будут ее любить. Она мечтала дать детям то, чего никогда не было у них с Клео.
Только Майя не знала, что первым станет именно этот ребенок.
Октябрь 1945 года
«Прошлым вечером я познакомился с некой Хелен Арнольд, племянницей банкира. Я о ней уже слышал (у нее ресторанчик за городом) и старался вообразить, что она собой представляет. Но такое!.. Нет, я не поддамся. Не для того я прошел через войну, чтобы ради паршивой овцы оказаться в семействе Арнольдов. Впрочем, волосы у нее рыжие, и я назвал бы ее «рыжей овцой», будь в ней хоть что-нибудь овечье. Хелен далеко не овца. Она – воплощенный вызов!»
Глава 4
Дайте мне свободу слова... нет, лучше не давайте!
Аксель смотрел на живую статую у окна. Будь это полотно великого мастера, оно называлось бы «Мадонна с младенцем». Рафаэль мог выбрать своей моделью эту женщину с копной темно-рыжих завитков, что так беспечно рассыпались у нее по плечам, с ровными дугами бровей, чистым лбом, с воздушными волнами яркой юбки вокруг колен. Он вспомнил красное мини и высокие каблуки Кэтрин. Контраст показался ему ошеломляющим.
Впрочем, массивные кроссовки и платьице Констанс не слишком вписывались в художественный образ. Как она здесь оказалась? Ведь час назад он отвез ее в школу!
Смущенный тем, что она рыдает взахлеб, и не зная, как положить этому конец, Аксель вынул из кармана отвертку и принялся крутить ее в руках. Сердитый взгляд мисс Элайсем дал ему понять, что это неадекватная реакция на детские слезы. Тогда, скованно и неуклюже, он выбрался из-за стола и навис над ними. Плач дочери надрывал сердце, и надо было что-то делать. Аксель опустился на одно колено и сделал попытку оторвать Констанс от учительницы:
– Иди ко мне, давай все обсудим...
– Нет! – крикнула она и глубже зарылась в рыжие завитки.
Только тут Аксель понял, что это гневные слезы. Он впервые видел дочь в гневе. Это привело его в еще большее замешательство, и он обратил к мисс Элайсем вопросительный взгляд.
Что сделала эта женщина, как добилась того, что ребенок идет к ней охотнее, чем к родному отцу?
Учительница опустила глаза на растрепанные волосы Констанс.
– Шоколадная моя, успокойся, иначе и я начну рыдать во весь голос.
Акселю показалось, что Майю забавлял вид истерически рыдающего ребенка. Сам он был в ужасе, изнемогал от жалости, Анджела билась бы в истерике и бросала ему в лицо обвинения. А эта женщина оставалась безмятежной, как Мадонна.
Констанс отрицательно помотала головой. Мисс Элайсем взяла прядь ее волос и потянула – мягко, но настойчиво. Отерев щеки ладонью, девочка подняла взгляд. Забыв, что так и стоит на одном колене, Аксель во все глаза смотрел на происходящее. Он подумал, что таких женщин клеймили в средние века как ведьм.
– А ты уже говорила папе, что не хочешь к бабушке? – спросила Майя, поглаживая девочку по волосам, словно лаская кошку.
Констанс помотала головой, глаза ее наполнились слезами, и она спрятала лицо на плече учительницы. Аксель дорого бы дал, чтобы это было его плечо, но уже не отважился потянуться к дочери. Накануне вечером он не сумел добиться от нее ни слова.
– Если не хочешь, не поедешь! – вырвалось у него, к собственному изумлению.
Он провел ночь без сна, стараясь принять правильное решение, снова и снова приходя к заключению, что разлука неизбежна – ради Констанс, ради женского присмотра, о котором говорила теща. Он измучил себя доводами в пользу того, что отец из него никудышный, потому что он не способен разорваться между бизнесом и родительским долгом. С тяжелым сердцем Аксель заставил себя смириться с тем, как пуста будет его жизнь. Потому что все это ради дочери, ради того, чтобы она снова научилась улыбаться.
И вот после первых же слез долгие ночные раздумья оказались перечеркнутыми.
Рыданий больше не было слышно, но дочь упорно прятала лицо. Аксель вновь вопросительно глянул на Майю. Та пожала плечами. Его уступка не произвела на нее особого впечатления.
