Джерри Хилл - Я больше не одна
Сумерки наступили в молчании, как, наконец, Сьюзан задала вопрос, который давно ее мучил.
— Шон?
— Хм?
— Ты никогда не думала, почему ты… ну такая, какая есть?
— Какая есть?
— Я имею ввиду, ты не думаешь, что стала лесби из-за своего отца? Или Бобби?
Шон пожала плечами.
— Мне кажется, это был бы слишком простой ответ. Но, если честно, меня никогда не привлекали парни.
— Никогда?
— Нет.
— Сколько тебе было, когда ты… ну ты понимаешь?
Шон рассмеялась.
— Шестнадцать.
— Шестнадцать?
— Ей было двадцать, и я была безумно влюблена, — объяснила Шон. — Все две недели. А потом она уехала обратно в колледж, так мне первый раз разбили сердце.
— И все же. Шестнадцать?
— Ну да, я быстро повзрослела, — сухо ответила Шон.
— Прости. Я не хотела…
Шон подняла руку, чтобы остановить извинения Сьюзан.
— Ничего. К двадцати годам я чувствовала, как будто прожила уже целую жизнь.
Снова умолкнув, Сьюзан неспешно пила пиво. Шон явно не нравилось обсуждать ее жизнь. Все то немногое, что Сьюзан узнала, были просто отрывочные сведения. Очевидно, воспоминания были болезненными для Шон, и она держала их глубоко внутри. Может, там и следовало их оставить?
— Я не хотела показаться резкой, Сьюзан.
— Извини. Это я не имела права задавать такие личные вопросы.
Шон уставилась в лес, часть ее жаждала поделиться всем с этой женщиной. Но привычка прятаться от людей крепко засела в ней. Она не могла быстро сдружиться с кем-то и очень редко подпускала к себе близко. Сьюзан была не похожа на других. Она открыла Шон свое сердце, и теперь Шон чувствовала, что должна сделать что-то взамен.
— Я рассказала тебе о своей жизни больше, чем кому бы то ни было. Просто это тяжело, — объяснила Шон.
Посмотрев в печальные глаза Шон, Сьюзан сжала ее руку, чтобы успокоить.
— Давай поедим, а?
— Спасибо.
Облегченно улыбнувшись, Шон поднялась на ноги. Она давно поняла, что если не погружаться в прошлое, можно держать надвигающуюся грусть под контролем. Иногда она накатывала так сильно, что казалось, невозможно с ней бороться. Но потом что-то случалось, кто-нибудь обращался в женский центр за помощью, что позволяло Шон взять себя в руки, и боль отступала.
— Алекс, ко мне, — позвала Сьюзан.
— Ты его избалуешь, — проворчала Шон.
— Глупости. Ты давно это сделала.
— Ну конечно. Тогда почему же он попрошайничает только у тебя?
Сьюзан мило улыбнулась пробегающему мимо Алексу.
— Потому, что я добряк.
Когда Шон снова вернулась с полной тарелкой, Сьюзан рассмеялась.
— Дай догадаюсь. Ты не готовишь?
— Я умею пользоваться микроволновкой.
— Замороженные блюда?
— Ммм, эта картошка великолепна, — похвалила Шон, зачерпывая вилкой. — Я вообще не ем дома, — объяснила она, — ланч и ужин где-нибудь кафешке, а завтрак пропускаю.
Сьюзан неодобрительно покачала головой.
— Завтрак — это самая главная еда за день, — процитировала она.
— Но я не голодна по утрам. А к ланчу я просто умираю от голода.
— Не удивительно! — Сьюзан скормила Алексу последний кусочек, игнорируя вздох Шон.
— Я собиралась доесть это!
— Как это могло в тебя влезть?
— А в него? Это третий рулет, который ты ему отдала!
— Но он был такой голодный! — пробормотала Сьюзан, собирая тарелки в мойку.
— Сьюзан, посмотри, он даже покачивается при ходьбе, — ухмыльнулась Шон. Она не привыкла ни с кем так беззаботно шутить. Ей очень нравились и ужин, и компания Сьюзан. Прежнее плохое настроение полностью испарилось. Подойдя к мойке, она легонько оттолкнула Сьюзан бедром.
— Позволь мне.
— Ты же гость, — запротестовала Сьюзан.
— Нет, я не гость. А теперь присядь.
Наполнив винные бокалы, Сьюзан наблюдала, как Шон моет посуду и убирает остатки еды в холодильник. Ей было очень приятно снова видеть улыбку Шон. Сьюзан поклялась себе больше не расспрашивать о ее прошлом. Только если Шон сама захочет поделиться. Ведь на самом деле это не важно. Что было, то прошло.
— Почему бы нам не поужинать в следующую пятницу, когда ты приедешь?
— Я не могу продолжать объедать тебя.
— Конечно, можешь. Я все равно готовлю, и ты должна ко мне присоединиться.
Не получив ответа, Сьюзан продолжила.
— Пока ты будешь ставить палатку, сомневаюсь, что у тебя будет время на ужин.
Шон вытирала тарелки, стоя спиной к Сьюзан, поэтому ей удалось утаить улыбку на лице. Сыр и крекеры были ее обычным ужином по пятницам.
— Так ты готовишь каждый вечер?
— Нет. Только для гостей.
Шон вздернула брови, но усмехнулась, встретив глаза Сьюзан. Они светились и танцевали от радости, и Шон не посмела отказаться от приглашения.
Глава Седьмая
Сьюзан ставила блюдо в духовку, когда услышала, как хлопнула дверь автомобиля. Взглянув на часы, она довольно улыбнулась. Шон приехала рано. Хорошо. Может она сможет уговорить ее немного прогуляться. Обрадованная окончанием недели вынужденного одиночества, она схватила кухонное полотенце и побежала встречать Шон.
Но вовсе не Шон, смотрела на нее через окно. Это были Рут и мама.
— Боже мой, что ты с собой сделала?
Сьюзан беспомощно уставилась на Рут, затем на мать.
— Твои волосы, — указала Рут. — Что ты с ними сделала?
— А, — Сьюзан ощупала свои, теперь уже короткие, локоны. Она смущенно заправила выбившуюся прядь за ухо и заставила себя улыбнуться сестре. — Мне захотелось что-то поменять.
—Поменять? Ты выглядишь на восемнадцать, — выпалила Рут.
— Спасибо большое. Я рассчитывала только на двадцать пять, — отрезала Сьюзан.
— Девочки, — вмешалась мать.
Минуя Рут, она схватила Сьюзан за руки.
— Я думаю, твоя стрижка прелестна, дорогая. Она напоминает мне время, когда ты была молодой.
— Спасибо, — пробормотала дочь.
— Конечно, если бы ты воспользовалась феном и щипцами, ты бы избавилась от этих детских завитков.
— Если бы я хотела пользоваться феном и щипцами, не за чем было бы стричься, — Сьюзан не хотела оставлять последнее слово за матерью, за что была удостоена только легким кивком в свою сторону.
— Ну что ж, я бы с удовольствием сейчас выпила виски, дорогая, — попросила мать, заканчивая разговор о стрижках.
По пути на кухню Сьюзан остановилась и повернулась подбоченившись.
— Минутку. Что вы здесь делаете? — наконец поинтересовалась она.
—Мы приехали вразумить тебя, конечно же, — разъяснила Рут. Бросив свой свитер на диван, она устроилась на краешке. — А я буду вино.
