Елена Гонцова - Ниточка судьбы
Кравцов попросил позвонить завтра в полдень. Он несколько раз быстро смотрел на часы, после чего столь же стремительно позвонил, достав из кармана объемистую рацию, кому-то из своих подчиненных. Суть разговора Вера не уловила, отметив только, что настроение у капитана хорошее. Потрепав на прощанье за загривок кошку и сказав ей: «Опасно тебе находиться рядом с твоей хозяйкой, малышка», участковый легко сбежал по ступенькам к лифту, крикнув: «Будьте завтра обязательно дома! Придут устанавливать сигнализацию».
Вера быстро сделала уборку, накормила Штуку, укоряя себя в том, что не сделала этого раньше, и приняла душ.
Ни о каких злоумышленниках она больше не вспоминала. На месте этих призрачных персонажей, которые пытались ее обокрасть, возникла легкая тревога и любопытство. И более всего был интересен ей только что ушедший капитан. Участковых она представляла как-то иначе. Этот в обыкновенную схему никак не укладывался. Стрешнева была уверена, что, зайди она в отделение месяц назад, никакого Кравцова она бы там не нашла. Она даже пыталась вспомнить, где и по какому поводу слышала эту фамилию. «Ну вот, началась шпиономания, только с другого боку, — подумала она. — Сейчас еще решу, что он похож на норвежца, ну так и есть, похож. Странно, но я хочу в Норвегию, обратно. Не за славой, просто так, побродить одна».
Но вместо Бергена и Норвежского моря перед глазами вставал Высокий Городок с его странной тысячелетней историей, дом дедушки на крутом берегу Волги, мама на крыльце…
Вера переоделась, отметив, что одежду никто не тронул. Впервые за несколько последних дней посмотрела на себя в зеркало. В принципе она была похожа на свои снимки из газет и журналов. Русская барышня, восходящая звезда. До автоматизма отточенные движения, никакой скованности. Вспомнила без особого энтузиазма о контрактах, о скором выходе ее записей в Германии, Англии, бог весть где еще.
«К океану великой музыки прибавится мое бряцание, — подумала она. — Некий фиорд с косматыми соснами. Но тихо, надо молчать об этом. Будущее совершенно неизвестно, все будет по-другому, и мне уже подается знак».
Кроме того, Стрешнева подумала, что неплохо было бы купить «Фольксваген», чтоб поколесить по Европе этим же летом. Куда только ее ни приглашали, и этим надо воспользоваться, только без лишних глаз, в которых она, Вера Стрешнева, отражается, как видно, неадекватно. Она давно собиралась научиться играть на гитаре, да мало ли чего еще надо сделать! За годы жизни без родителей девушка успела отвыкнуть от них, не привязавшись ни к кому. Даже к знаменитой Соболевой, лучшей ученицей которой она была.
Кошка терлась о ноги, точно просила не уходить без нее. Вера подумала, что больше всего любит находиться в состоянии выбора, в сумрачной, но достаточно светлой нише, откуда одинаково хорош любой шаг.
Спать не хотелось, слишком сильны были впечатления прошедшего дня. Она посмотрела на часы, было ровно девять вечера, и приняла простое решение — поехала с кошкой в Ботанический сад. Прогулка с любимой хозяйкой привела Штуку в обыкновенное ее состояние — сдержанного достоинства. Даже на матерого дымчато-черного верблюда, которого для развлечения детей расположили перед прудом с уточками, она поглядела как на своего не слишком удачливого собрата, настолько ей было уютно и спокойно.
В маленьком грузинском ресторанчике посреди Ботанического сада Вера пообедала, выпила стакан хорошего грузинского вина и накормила кошку тушеными баклажанами с орехами, деликатесом, который та любила. «Вези меня, извозчик, по звонкой мостовой», — не слишком рьяно неслось из динамиков, и не было привычных посетителей, которых Вера знала в лицо, они собирались тут немного позже. Официантки отлично помнили Веру и ее кошку, ничего не ведая ни о каких международных конкурсах. «Барышня, наверняка из хорошей семьи, выгуливает кошку, норвежскую лесную, сейчас вернется в какой-нибудь дом на улице Королева» — вот что они могли подумать.
Штука внезапно забеспокоилась, шерсть на ее загривке поднялась дыбом, она зашипела, что делала крайне редко. Это произошло после того, как за соседним столиком устроились двое, молодой человек и девушка, довольно приятная парочка, не обращавшая на Веру никакого внимания. Они были заняты исключительно друг другом, заказали кучу всякой снеди, ели, пили, смеялись.
«Я с тобой, Штука, с ума сойду, — тихо сказала она кошке. — Веди себя достойно, кто бы тебе ни был противен. Дромадера не испугалась, а тут на тебе». Кошка утихомирилась, но интерес к прогулке у нее сразу пропал.
«Забавно, что сказали бы филологи из Тарту, друзья Павла Сергеевича? — подумала Вера, вспомнив своего нового знакомого. — Не научилась я, Штученька, понимать твои изысканные речи».
Девушка расплатилась и покинула ресторан, приветливо попрощавшись с официанткой. Как обычно, они миновали барана и пса, чей дружеский поединок входил в расписание ресторанных зрелищ.
«Теперь можешь шипеть и фыркать сколько угодно, — сказала Вера кошке. — Ты ведь их аристократически презираешь». Но Штука не обратила никакого внимания на барана, тщетно пытавшегося забодать носящуюся вокруг него и радостно взвизгивающую собаку.
Вернувшись на улицу Гончарова, девушка решила проверить почтовый ящик. Обнаружила там несколько свежих открыток с поздравлениями и телеграмму из Петербурга, в которой старинные приятели предлагали ей незамедлительно приехать и получить большой денежный приз за песню, которую она им подарила во время оно.
«Деньги к деньгам», — спокойно подумала Вера, разглядывая сумму обещанного гонорара. Цифра стояла отдельно от текста, видимо для того, чтобы не смущать людей, имеющих доступ к телеграмме, столь большим вознаграждением. В дверную ручку квартиры был вставлен букет великолепных пионов. Никакой сопроводительной записки Вера не обнаружила.
Как только она поставила цветы в большую вазу, позвонила со своей дачи в Абрамцеве профессор Соболева, бархатным голосом обязав Веру непременно встретиться с ней через два дня.
— Девочка, я волнуюсь за тебя, — сказала она. — Ты еще не знаешь того, что знаю я.
Вера ценила в профессоре Соболевой эту ничего не значащую, кроме доброго расположения, таинственность, и успокоилась. Похоже, что жизнь входила в нормальное русло.
Пучок событий, исходящий из этой точки, немедленно стал раскрываться, как многолепестковый бутон пиона. Ближе к двенадцати из Парижа позвонила Юлька Сычева, талантливая пианистка, ее подруга, закончившая академию двумя годами раньше. Она, вероятно, была первым дубликатом Соболевой, потому более архаичным и незащищенным. К тому же она никогда не думала о карьере пианистки, а больше любила сам процесс.
