Герцель Давыдов - Десять дней в ноябре
грустно произнесла Лея.
Но Гарри не собирался отступать и продолжил:
– Я, в свою очередь, прошу вас не делать этого.
Дайте мне шанс доказать вам, что вы достойны самого
лучшего, что вы можете любить и быть любимой…
Девушка засмущалась и опустила голову. Гарри
еще крепче сжал ее ладонь, закрыл глаза и прошептал
ей на ухо:
– Лея, возможно, мои слова покажутся вам
странными, но я не хочу расставаться с вами. Я хотел
бы, чтобы эта музыка длилась вечно.
– Увы, Гарри, как вы, наверное, знаете, все имеет
свой конец, – произнесла девушка. – Совсем скоро
прозвучат последние аккорды и мы с вами распроща-
емся навсегда.
Гарри и не думал сдаваться.
– Лея, ответьте мне, пожалуйста, разве конец че-
го-то не означает начало нового? – продолжал гово-
рить он. – Разве конец дня не означает начало вечера,
а конец вечера – начало ночи? Совсем не обязатель-
но, чтобы с этим танцем для нас все закончилось. Мне
бы хотелось, чтобы он послужил началом следующе-
го этапа нашего знакомства. Знаете что, после танца
я приглашаю вас прогуляться. Давайте сбежим от всех
и пройдемся по ночному Майнцу.
Еще раз посмотрев в сторону кипящего от гнева
Пауля, Лея ответила:
– Спасибо за приглашение, но совсем скоро я со-
бираюсь уходить, причем без вас. Вы можете пригла-
сить на ночную прогулку кого-нибудь другого: здесь
много симпатичных девушек.
– Мне никто не нужен, кроме вас, – продолжал
упорствовать Гарри. – Если вы откажетесь, то я даже
не взгляну на других девушек на этом торжестве.
С мыслями о вас я дождусь конца свадьбы, и затем
отправлюсь домой и буду рисовать, продолжая танце-
вать, – прошептал врач.
– Вы умеете рисовать? – заинтересованно спро-
сила Лея.
– Да, – кивнул Гарри. – В юном возрасте я по-
сещал художественные кружки и даже брал частные
уроки. У меня было много набросков и зарисовок,
но сегодня, как ни символично это звучит, я хочу на-
чать первую серьезную работу.
– А я с самого детства мечтала научиться рисо-
вать, – призналась Лея, – но так и не смогла. И что
вы собираетесь изобразить?
– Свой сон.
– Что? – переспросила девушка. – Вы сказали
«сон»?
– Да, сон, я увидел его этой ночью. Я долго искал
интересный сюжет для дебютной картины, и этот сон
так меня затронул, что я решил посвятить ему свою
первую серьезную работу.
– Как интересно… – выдохнула девушка.
– Вообще мне редко снятся сны, тем более цвет-
ные. И сегодняшний сон я решил запечатлеть на холсте.
– И что же это за сон?
– О, это секрет, и я не собираюсь делиться им
с девушкой, так цинично отказавшейся пройтись со
мной по ночному городу, – сказал Гарри в надежде
заинтересовать Лею.
– Ну что же, это ваше право. Как хотите.
Когда зазвучали последние аккорды, Гарри пред-
принял еще одну отчаянную попытку:
– Лея, может быть, вы согласитесь встретиться со
мной завтра вечером? Я расскажу вам о сне и о про-
цессе работы над картиной…
– Нет, простите, мне нужно идти. Да и музыка
уже закончилась.
– Мне нужно снова вас увидеть, – попросил Гар-
ри. – Пожалуйста, дайте мне шанс.
– Шансы дают не люди, а Тот, кто восседает
на Небесах, так что если нам представится случай,
то мы встретимся.
– А я верю в то, что люди сами вершат свои судь-
бы, и если мы решим, что хотим быть вместе, то никто
и ничто не сможет нам помешать, – с полной реши-
мостью встретиться с Лей снова, произнес Гарри.
– Не буду с вами спорить.
Прощаясь с Леей и постепенно выпуская ее неж-
ную ладонь из своей, Гарри внимательно посмотрел
в глаза девушке и тихо произнес:
– Я очень рад нашему знакомству. Этой ночью,
рисуя картину, я буду думать только о вас, Лея.
* * *
Покинув багетную мастерскую, Джули быстрым ша-
гом направилась в театр, где репетиция уже шла пол-
ным ходом. Войдя в зал, мисс Уотсон увидела, как ми-
стер Гоулд делает какие-то замечания Чаку, который
в отсутствие напарницы репетировал свой монолог.
Режиссер хотел еще раз донести до актера свое виде-
ние главного персонажа, дабы Чак как можно лучше
вжился в роль. Тот с должным почтением внимал сло-
вам мистера Гоулда, а служащие театра в это время
приводили в порядок декорации для первого акта. Сам
спектакль состоял из четырех актов, разделенных од-
ним антрактом.
Мистер Гоулд с места в зрительном зале про-
должал объяснять Чаку, как игрой вызвать бóльшую
симпатию зрителей, сочувствие и любовь, но, поймав
взгляд актера, направленный ко входу, и, повернув-
шись, также увидел стоящую у двери Джули. Мистер
Гоулд не стал ругать ее за опоздание – только сказал:
«Переоденься и бегом на сцену».
Джули быстро проследовала в гримерную, влезла
в одеяние Иудейки первого века нашей эры и вышла
на сцену. Там стояла убогая лачуга со стогом сена вну-
три – декорации к первому действию.
Когда мистер Гоулд убедился, что все на местах,
он встал с кресла и, обращаясь к актерам, сказал:
– Вы готовы?
Джули и Чак согласно кивнули в знак того,
что они уже собрались и готовы приступить
к репетиции.
Мистер Гоулд сказал:
– Просьба всем занять свои места на сцене…
Итак, если вы готовы, то начнем.
В первом акте Джули должна была изображать
юную девушку, Рахель, а Чак практически своего ро-
весника, тридцатипятилетнего неграмотного пасту-
ха Акиву. Рахель хорошо воспитанная дочь одного
из самых богатых людей Иерусалима, Кальбы Савуа.
Познакомившись с безграмотным пастухом Акивой,
работающим в имении ее отца, она тайно выходит
за него замуж. Когда ее отец узнает об этом, он выго-
няет их из имения и лишает свою единственную дочь
наследства. Над неграмотным Акивой все насмеха-
лись, но добрая девушка увидела в нем мудрого чело-
века, решила, что из него получится хороший раввин,
и вопреки воли отца вышла за него замуж.
Зажегся прожектор и высветил лежащих на стоге
сена актера и актрису. Выбирая соломинки из головы
девушки, молодой человек заговорил:
– Большое тебе спасибо, Рахель, за то, что ты, дочь
Кальбы Савуа, уважаемого человека, одного из бога-
тейших людей Иерусалима, согласилась выйти за меня.
– Акива, я думаю, что у нас все получится. Не сто-
ит отчаиваться, что отец выгнал нас из дома и лишил
меня наследства, так как я все равно вышла за тебя.
– Не могу понять, что нашла такая девушка,
как ты, в пастухе, который в тридцать пять лет не уме-
ет ни читать, ни писать…
