Натали Фокс - Ты будешь страдать, дорогая
Не этой очередной смены разговора ждала она от него. Ей хотелось схватки с ним, шумного скандала, потому что именно после яростных столкновений часто получается что-нибудь хорошее. Но он остановился, он смотрит на нее и хочет что-то сказать. Джемма затаила дыхание, ожидая, как последняя идиотка, что с этих прекрасных губ сорвутся грубые и жестокие слова, оскорбления, на которые она сможет ответить тем же, чтобы запустить маховик ссоры.
— Завтра, когда ты хорошенько отдохнешь, я покажу тебе поместье. Увидишь, тебе будет чем заняться до приезда Агустина.
— О, у меня уже нашлось занятие, — выпалила она, тая смехотворно нелепую надежду, что он вспылит, узнав о ее договоренности с прислугой, чем и вызовет скандал, которого она так ждала. — Мария попросила меня написать портрет Кристины.
Сердце у нее зашлось от радости при виде его злого взгляда.
— Ей не следовало этого делать! — резко произнес он. — Я с ней поговорю.
— Нет! — вскричала Джемма, стискивая ладони в кулаки. Вот уж чего она не собиралась делать, так это доставлять неприятности Марии.
Она неверно повела разговор, и теперь его ярость направлена на Марию, а не на нее.
Услышав ее выкрик, он сузил глаза и с такой силой вцепился в косяк двери, что побелели пальцы.
— Нет, — повторила Джемма. — Она стеснялась попросить меня, сама сказала, что не должна была этого делать, но Кристина у нее одна… и ей хотелось бы оставить что-нибудь на память, если… если дочь когда-нибудь решит уехать.
Она не упомянула Майка. Возможно, он и не знает о любви летчика-американца к дочери Марии. Ради Марии она, можно сказать, ходила по проволоке.
— Она предлагала деньги, но я сказала, что напишу портрет бесплатно. Мне будет чем заняться, пока я дожидаюсь клиента. Я не знаю обязанностей Кристины, но обещаю не отрывать ее от работы.
Ей внезапно расхотелось возбуждать ссору, которую она перед этим провоцировала. Все пошло наперекосяк, он сердится не на нее, а на Марию, а это совсем ни к чему.
— Свободного времени у нее достаточно, так что я не думаю, что с этим возникнут проблемы, — спокойно произнес он, и Джемма облегченно вздохнула. — По крайней мере тебе не придется без конца сталкиваться со мной, — горько добавил он. — И ты сможешь как следует обдумать то, что едва не произошло сейчас в этой комнате. Не надейся, что я оставил тебя в покое, Джемма. Сегодня вечером в мои планы просто не входило заниматься с тобой любовью. Когда наступит время — ты сама поймешь. Очень скоро ты будешь барабанить в дверь моей спальни.
Все надежды Джеммы испарились, а тело, всего несколько минут назад таявшее в его руках, как масло на солнышке, окаменело.
— Ну, разумеется, — изобразила она язвительную ухмылку. — Я буду барабанить в твою дверь гусиным перышком, и дожидаться мне не придется, не так ли? Поскольку ты будешь весь в огне от нетерпения и меньше всего будешь думать о пытках для меня, верно?
Ей показалось, что Фелипе готов наброситься на нее с кулаками, чтобы разрядить наконец эту жуткую атмосферу. Его лицо угрожающе потемнело, а пальцы продолжали стискивать косяк с такой силой, что она испугалась за сохранность двери. Но оказалось, что перед ней стоял новый Фелипе, совершенно неизвестный ей, поступавший наперекор тому, что она от него ждала.
— Спокойной ночи, querida, — хладнокровно проговорил он. — Подумай над моими словами, это не угроза, а обещание.
Дверь за ним закрылась вызывающе тихо, и Джемма лишь усилием воли сдержала крик негодования, рвавшийся из груди.
Глава 3
На следующее утро Джемма была на ногах очень рано. Она выспалась на месяц вперед и проснулась свежей и отдохнувшей. Но, едва ступив на ковер, девушка снова вспомнила об угрозах Фелипе.
Никому не позволено давить на нее, твердо решила Джемма. А Фелипе избрал именно такую тактику: хочет поколебать ее уверенность, хочет, чтобы она превратилась в душевного урода. Правда, она уже на полпути к этому, но афишировать столь печальное обстоятельство не собирается.
Приняв душ, Джемма накинула легкий бледно-желтый сарафанчик с узкими бретельками, сунула ноги в кожаные шлепанцы, схватила солнечные очки и вышла из комнаты. Решимостью светился ее взгляд, но весь ее облик говорил о том, что она вовсе не такая храбрая, какой хотела казаться. Ночью она сражалась со слезами, долго сражалась, наступил даже момент, когда она уже готова была разрыдаться, однако решила: нет, ее слез ему не видать!
На лестнице она задержалась, чтобы рассмотреть портреты. Ни одного кисти великих: Ренуара, Тернера или Пикассо. По большей части это были старинные фамильные портреты, написанные неизвестными художниками и передаваемые из поколения в поколение. Интересно, нет ли здесь Агустина, подумала Джемма, но не обнаружила ни одного полотна, которое было бы написано раньше, чем полвека назад. И — ни единого женского портрета. Однако это Джемму нисколько не удивило: страна мужчин, саркастично подумала она, страна, где женщин ни во что не ставят.
Комнаты внизу были прохладны и просторны. Гулкие помещения с высоченными потолками, огромным количеством деревянных балок, белоснежными стенами и натертыми половицами. Мебель — массивная, темного резного дерева — соответствовала духу самого здания. Стены были украшены гобеленами с изображениями старинных охотничьих сцен, а диваны застланы роскошными парчовыми покрывалами. Тканые ковры на мозаичном полу отливали голубым, красным и черным и поблескивали кое-где золотым. Неужели настоящее золото? — подумала Джемма.
Везде, где только можно, стояли вазы с цветами — розами, чтобы наполнить благоуханием воздух, лилиями и диковинными орхидеями, которые украшали и ее спальню. Вилла, пусть мрачноватая, была очень красива, но Джемму вдруг поразила странная мысль: в этих стенах не слышно взрывов детского смеха. Да и вообще у дома был такой торжественный вид, будто это музей какой-то, где детям, конечно, не место.
Одна из комнат оказалась запертой, и Джемма решила, что это, видимо, кабинет Агустина. Она прошла мимо и направилась по коридору к кухне. В самом его конце Джемма открыла дверь, такую же тяжелую и обитую железом, как и все остальные двери в доме.
Вот где билось сердце виллы! Комната невероятных размеров, светлая, обставленная как минимум на целый век современнее, чем все, что Джемма видела здесь до сих пор.
Мария обернулась к ней от огромной сверкающей плиты, где жарился бекон и пеклись оладьи. Восхитительный аромат поднял Джемме настроение.
— Джемма, вы хорошо чувствовать, si? Фелипе с лошади.
Джемма и сама это видела. Она заметила Фелипе через открытую заднюю дверь кухни. Он объезжал лошадь на выгуле перед конюшнями. На нем были черная тенниска и белые бриджи для верховой езды. Даже с такого расстояния нельзя было не заметить, что изможденность, бросившаяся ей в глаза при встрече с ним, оставила печать только на его лице, но не на теле.
