Татьяна Тронина - Люблю, убью, умру...
«Сиеста, — поправил Карасев. — И пошло сие, по-моему, не от латиносов, а от испанцев. А вообще, сон после обеда — любимое времяпрепровождение старосветских помещиков, так что мы, господа, поступаем вполне в духе русского народа». И он тоже заваливался спать.
Но Дусе такой образ жизни был не по душе, спать ей никогда не хотелось. Она очень обрадовалась, когда Андрей позвал ее покататься после обеда на лодке.
— Хоть ты меня понимаешь! — горячо воскликнула она.
— Дуся, возьми зонтик! — расслабленным голосом крикнула ей вслед мать, не вылезая из гамака. — Может быть солнечный у дар…
За ними было увязалась младшая двоюродная сестра Дуси, но Андрей ей шепнул, что из воды может выглянуть страшный водяной, и девчонка отстала.
После утреннего сеанса рисования Дуся так и не переоделась — ходила в том же легком белом платье, с распущенными волосами, очень довольная тем, что все восхищаются ею.
— Андрей, как ты думаешь, Карасев — хороший художник? — спросила она своего спутника по дороге к пруду.
— Наверное, — пожал плечами Андрей. — Ты же слышала, что Третьяковка купила у него две картины.
— Ну, это еще ни о чем не говорит, — засомневалась Дуся. — Что ж, талантливыми считать только тех, чьи картины в музеях висят? А как же остальные? Бывают же, например, непризнанные гении…
— Я знаю, почему ты спрашиваешь! — засмеялся Андрей. — Тебе интересно, повесят твой портрет в Третьяковке или нет.
— Фу, как грубо! — рассердилась Дуся, покраснев, — слова Андрея задели ее за живое. — Ты что, думаешь, я тщеславная?
— Не вполне, но…
— Неужели я и вправду суетный, никчемный человек? — тут же переменила она тему. — Нет, ты прав, я тщеславная. Хожу в этом дурацком платье и радуюсь, что на меня все таращатся.
— Я с тобой как раз об этом хотел поговорить, — сказал Андрей.
Они уже подошли к воде.
Пруд был до неприличия живописен — недаром Карасев отказывался рисовать его, утверждая, что сейчас в мире переизбыток подобных пейзажей. Темная гладь подернулась у берегов ярко-зеленой ряской, желтые лилии неподвижно парили на воде, над зарослями камышей и осоки летали серебристые стрекозы, ивы театрально кручинились у берегов, склоняя свои кудрявые ветви к поверхности.
— Опять Михайлов здесь ел пирожные, — с досадой сказала Дуся, отряхивая сиденье в лодке. — Сам все о возвышенном, об инфернальном, а пирожные трескает целыми корзинами! Андрюша, о чем ты хотел со мной поговорить?
— Сейчас… — Он тоже залез в лодку и оттолкнулся веслом от берега.
Ему было страшно — он знал, что Дуся любит его, но какой-то чересчур заботливой, сестринской любовью. Раз и навсегда пожалев его, могла ли она увидеть в нем не только несчастного сироту, но и мужнину, с которым можно связать свою жизнь?
— Говорят, здесь, в пруду, живет огромный сом, — произнес он неожиданно вовсе не то, что хотел сказать.
— О да! — моментально оживилась Дуся и зачерпнула пригоршней воду. Она сидела на корме в живописной позе, разбросав складки своего воздушного платья по сиденью, и была нереально красивой. — Помнишь Антон Антоныча, старичка с соседней дачи, что заходил к нам на прошлой неделе: Так вот, он страстный рыболов и утверждает, что видел этого сома.
— Что же он не поймал его? — усмехнулся Андрей.
— Нет, ты не понимаешь, такое огромное животное невозможно вытащить в одиночку! Антон Антоныч тоже сидел в лодке, а сом выплыл откуда-то снизу, из темной глубины, открыл пасть и выпустил огромный пузырь воздуха. Пасть у него была величиной с отверстие в печке, а зубищи…
— А потом?
— Потом Антон Антоныч с испуга ударил сома веслом. Тот перевернулся и скрылся в глубине, только хвостом махнул. А хвост у него был величиной с целое бревно…
— Вот бы увидеть! — мечтательно произнес Андрей. — Ты бы хотела увидеть?
— Да, — вибрирующим от ужаса и восторга голосом произнесла Дуся, опять погружая пальцы в воду. — И ты знаешь, не просто увидеть…
— А что еще? Поймать?
— Нет, нет… Мне после рассказа Антон Антоныча сон приснился… как будто я плаваю, а эта рыбина подплывает ко мне откуда-то снизу, разевает свою пасть, а из нее пузырь воздуха, словно она хочет мне что-то сказать! И я вот с тех пор думаю… Знаешь, Андрей, я бы очень хотела хоть раз поплавать в этом пруду. Не там, у бережка, где купальня и воды по пояс, а именно здесь, на глубине, где никто никогда не плавал. Чтобы, знаешь, было так страшно и интересно — съест меня сом или не съест?
— Есть упоение в бою… — задумчиво пробормотал Андрей, с любопытством глядя на свою спутницу.
— Да, ты очень верно подметил — «есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю…». Как там дальше, не помню, но неважно… Чтобы было чувство опасности!
— Я где-то читал, что крупные экземпляры сома иногда нападали на малолетних деревенских детей и якобы утаскивали их на дно. Ведь это же хищник! — хитро произнес Андрей. Но его слова только еще больше раззадорили Дусю.
— Да-а? — поразилась она. — А я? Как ты думаешь, сом может принять меня за добычу?
— А зачем тебе? Ты что, собираешься здесь искупаться?
— Собираюсь! — выкрикнула она, видимо, криком отгоняя страх. — —А что, ты думаешь, не смогу?
— А платье? — напомнил Андрей. — Если ты его испортишь, Иван Самсонович очень расстроится. Он ведь начал тебя рисовать именно в этом платье…
— А что платье! — лихо произнесла Дуся. — Я его сниму. У меня под ним рубашка длинная, вполне пригодная для купания.
Она сказала это столь просто и бесхитростно, что кровь бросилась Андрею в лицо. Ее слова выражали последнюю степень доверия к нему, но вместе с тем — так не стыдиться можно только брата или подруги…
— Нет, Дуся, пожалуйста… — умоляюще прошептал он. — А вдруг кто-нибудь увидит…
— Значит, тебе совершенно наплевать, съест меня сом или не съест, а вот каких-то посторонних людей…
— При чем тут люди! — рассердился он. — Это ты меня за человека не считаешь, готова все с себя скинуть…
— А ты отвернись, — сердито ответила Дуся. — Если ты порядочный человек, ты не будешь за мной подглядывать!
— Нужна ты мне очень, за тобой подглядывать! Но вот если сом на тебя нападет, как я тебя буду спасать с закрытыми глазами?!
