Времена года - Наталья Литтера
Он был гораздо смелее. Он был смелым, как взрослый, опытный мужчина. И она позволила ему все. Потому что именно так и было написано в сценарии. Потому что так предопределено. Только глаза открывать было все равно немного стыдно. Особенно когда мужская рука мягко, но уверенно отвела в сторону колено. Одно. Другое.
Майя зажмурилась сильнее. Она знала, что сейчас произойдет. И что будет больно – более опытные подружки рассказывали. Поэтому задержала дыхание.
А боли почему-то почти не было. Скорее, дискомфорт – причем больше в растянутых бедрах, чем… между ними. Может быть, станет больно, когда он начнет двигаться? Только он не двигался. Только шею обжигало горячее дыхание. Только сердце оглушительно стучало где-то в горле. И Майя поняла, что именно сейчас должна открыть глаза.
Его лицо матово блестит. Еще полчаса назад идеально лежавшие волосы взъерошены – ею, что ли? И немой вопрос в широко раскрытых глазах.
Черт. Она должна была сказать. Предупредить. А теперь… кажется… поздно.
– Майя?… – ее имя содержало тот же вопрос, который читался во взгляде. Она знала, о чем он спрашивал.
– Все в порядке, – торопливо и вдруг сильнее сжимая пальцами его плечи. – Все нормально.
Молчание и неподвижность. Неужели… неужели в сценарии ошибка?! А потом его тихое-тихое:
– Мне остановиться?
– Нет! – и сил больше не осталось выносить его взгляд. Она зажмурилась и уткнулась лицом в пахнущую горьким ароматом шею. – Пожалуйста, нет. Не останавливайся.
* * *
Он широко открыл окно на лоджии. Холод не пугал. Хотелось воздуха. Просто воздуха.
Дышать. И курить. Где-то там, за спиной, за закрытой дверью – спальня. А за спальней – ванная, где сейчас приводит себя в порядок девочка. Девочка! Твою мать…
Илья глубоко затянулся. И ме-е-едленно выдохнул.
Студентка. Он дошел до студенток-девственниц. Спасибо, хоть совершеннолетняя. И что дальше? А дальше уже просто некуда.
Он вообще не понял, как все произошло. Он не собирался укладывать ее в кровать.
Кто-то явно поиздевался над девочкой, и надо было элементарно отмыть ботинки и пальто и вызвать для нее такси. Все! Что Илья и собирался сделать.
Но как Майя оказалась там? В его ванной. Обнаженная до пояса. И прямой приглашающий взгляд. А дальше – полное помутнение.
Как он не понял, как не почувствовал, что она никогда ни с кем? Там же можно было догадаться… Нет, целовалась она… в общем, нормально целовалась, но дальше… а дальше он не думал. Он вообще разучился думать про женщин за последний год. И заниматься любовью тоже.
Хороший секс, удовлетворяющий обе стороны, чтобы разойтись до следующего раза. Если следующий раз будет, конечно.
Все его женщины в последний год – взрослые, опытные и понимающие. Негласное соблюдение правил игры было необходимым условием. Умение играть вознаграждалось щедро.
Если бы Илья понял, что у Майи первый раз, он бы все сделал по-другому.
Если бы понял… то вообще ничего бы не было.
А он понял поздно, буквально через секунду после того, когда уже не исправить.
На улице шел мелкий снег. Какой-то совсем не декабрьский – мокрый, слякотный.
Илья вынул из пачки очередную сигарету.
Когда включился мозг и пришло осознание происходящего, он уже не терял контроль, двигался аккуратно и сделал прерванный. Позаботился, называется. И даже спросил тихо:
– У тебя все нормально?
А она не ответила. Вместо этого одарила его каким-то совершенно по-детски открытым взглядом и задала вопрос:
– Скажи, тебя часто называют Июлем?
– А должны? – Илья не смог скрыть удивления.
Он так и не откатился в сторону – нависал над ней на приподнятых руках и разглядывал. Мозг работал как компьютер: «Она в порядке? Ей очень больно? Не плачет?»
Она не плакала. Ее глаза были распахнуты, смотрели доверчиво прямо на него, и в них была чистота. Такая чистота, которую он давно не видел в людях… с тех пор, как Дуня ушла…
– И-лья ЮЛЬ-евич, – почти пропела Майя по слогам, словно выговаривая: «Что же тут непонятного, глупый ты человек», – а потом добавила обычным голосом: – Ты определенно Июль. Жаркое солнце в полдень.
Жаркое солнце в полдень… Разве такое можно, девочка, говорить незнакомым людям? Они же тебе не только пальто испортят, но и…
Илья наконец освободил девушку от себя. Сел на кровать спиной к Майе и потянулся к шкафу-купе.
– Я господин без сердца. А тебе, наверное, сейчас надо в душ. Я… не думал, что это случится. В любом случае, если что потребуется, – потер виски пальцами, соображая, – из аптечки, бинты, я не знаю… позови.
После чего натянул джинсы с футболкой и, не оборачиваясь, вышел.
Недокуренная сигарета полетела в пепельницу, а он взял новую.
В спальню Илья вернулся после пятой. Майя была уже там, одетая, с опухшими глазами. Он опустил взгляд на блузку в грязных разводах. Стало ясно, почему она стояла в ванной голая. Майе перепало гораздо больше от ребенка, чем подумалось в самом начале, а потом он сам… довершил этот день. Как последняя сволочь.
А она держалась, гордо задрав распухший от слез нос и сделав шаг по направлению к выходу:
– Поздно. Я хорошая девочка и к девяти должна быть дома.
Илья вспомнил о грязных ботинках хорошей девочки и испорченном пальто. Сказал:
– Я отвезу.
– Спасибо. Я знаю, как пользоваться метро.
– Тебя не пустят в таком виде.
– Ты давно не был в метро, Июль, – Майя все-таки оставила за ним это солнечное имя. Упрямая. – Там и не такое встречается.
Он смотрел на нее некоторое время, а потом кивнул и пошел в прихожую. Она последовала за ним. К тому времени, когда Майя обулась, надела пальто и взяла свой рюкзак, он был полностью готов.
Конечно, в метро Илья не спускался очень давно, но в том, что девочку остановит первый же встретившийся полицейский, сомневаться не приходилось. И довезти до дома – это самое малое, что он может сделать для нее… после всего.
Весь обратный путь от дверей квартиры до стоянки они проделали молча.
– Где ты живешь? – спросил Илья, открывая перед Майей дверь «мерседеса».
– Мы живём на Занзибаре, в Калахари и Сахаре, на горе Фернандо-По, где гуляет Гиппо-по по широкой Лимпопо, – она очень старалась говорить бодро и беззаботно.
– Садись в машину, – тихо проговорил он.
– Черемушки.
Майя села, он закрыл за ней дверь.
По дороге в Черемушки они снова молчали.
