Измена. Не могу простить - Лика Ланц
У них — семья. Свои заботы и хлопоты. А я… лишний рот. Словно бедная родственница. Лучше не наглеть. Именно поэтому я всегда сохраняла баланс. Так, как я его понимала.
— Я провожу, — вызвался Андрей, а я только рот открыла и не смогла возразить — так быстро он выпихнул меня из дома.
— Не надо, — слабо возразила я.
— Надо, — легонько подтолкнул он меня. — Раз уж ты надумала уходить в ночь.
И тут меня осенило.
— Ты думаешь, я?.. Ну, с друзьями?..
— Я ничего не думаю. Просто провожу тебя домой, чтобы с тобой ничего не случилось.
Он ничего не боялся, а я робела перед ним. То в жар, то в холод. Не знаю, как хватало сил не смотреть влюблёнными глазами, заглядывать в рот и благоговеть. Всё это я проделывала внутри, не давая этому пожару прорваться наружу.
Я считала, что не достойна Сотникова. Да и вообще до всех них мне — как до далёкой звезды. Мечта есть, а долететь невозможно. Вряд ли я когда-нибудь смогу построить космический корабль такой мощности и силы.
— Как у тебя дела, Маш? — прервал он молчание. Легко у него получалось, ладно. И я понимала, что это вроде как вопрос вежливости, но то ли мне так хотелось, то ли действительно Андрея интересовала моя жизнь, потому что не услышала в его голосе отстранённой казённости и фальши.
— Всё хорошо. Учусь, — дёрнула плечом. — Не курю, — чуть больше яда в голосе.
Я дерзила, потому что робела перед ним и больше всего на свете боялась растечься лужей у его ног. Это как броня, отделяющая меня от Андрея.
— Я знаю, — кивнул он, будто это само собой разумелось.
— Откуда? — посмотрела я ему в глаза. Как мне казалось — насмешливо и вызывающе. — Я ведь и соврать могла.
— Не могла, — мягко улыбнулся Андрей, и я вдруг на миг ослепла, словно молнией шарахнуло. Показалось, что он знает, видит меня насквозь. — Почему ты стараешься казаться хуже, чем есть?
— Ничего я не стараюсь, — буркнула и надулась.
Но Андрей был прав. Это тоже защитная реакция. Раз я из плохой семьи, то вряд ли обо мне думают хорошо. Можно и не стараться, из кожи вон не лезть, всё равно будут видеть во мне Машку, у которой родители — алкаши.
— Можешь не выставлять иголки. Я всё равно не поверю. Ты из тех, кто защищается, но, поверь: я бы лично сделал всё, чтобы оградить сестру от подлого человека. За годы дружбы с Аней, ты не сделала ничего плохого. Хотя мы знаем, как тебе непросто.
И снова этот стыд, что сжигает кислотой, заставляет щёки вспыхивать, а уши гореть огнём.
— Хочешь мороженого? — ни с того ни с сего, резкий перепад в разговоре, отчего я теряюсь. Он увидел, что я сгораю?.. — Пойдём.
Мы как раз напротив круглосуточного супермаркета. Андрей тянет меня за руку. Для него ничего не значит — прикасаться ко мне. У меня всё иначе. Ожоги. Буря внутри. Запах его в носу, что, как отрава, проходит ниже и ниже, пока не опускается в низ живота и творит во мне что-то невероятное, почти постыдное.
К счастью, он ничего этого не видит и не замечает.
— Какое любишь? Клубничное? Лимонное? Эскимо?
А я и не знала. Мне всё равно. Без разницы. Но мороженое — это он хорошо придумал. Может, хоть немного остужусь.
— А давай я тебе несколько видов куплю?
— Нет! — я даже попятилась, но он не отпустил мою руку, сжал покрепче ладонь. — Не нужно! Какое-нибудь, на твой выбор. Одно.
— Тогда кофейное. Мне нравится.
Значит, и мне понравится. И, возможно, оно станет моим любимым. Будет напоминать о нём.
Кофейное было вкусным. Сладким и чуть горьковатым одновременно. Растекалось молочной сливочностью по языку, и уже не так пугала близость этого парня, как раньше.
— Больше всего на свете я хочу стать медиком, — не знаю, почему это слетело с моих губ. Может, потому что всем, даже таким, как я, нужен кто-то, кому можно доверить самую сокровенную мечту.
Я была уверена, что он не рассмеётся, не покачает головой, не станет рассказывать, что для дочери алкашей — это недостижимый уровень.
— Это ж здорово, Маш! — у него в глазах читалось восхищение. Неподдельное, настоящее, тёплое.
И меня прорвало. Я вывалила ему всё. Может, бессвязно, сумбурно, слова сыпались из меня горохом, как из прохудившегося мешка.
Я рассказала ему, что мать не всегда была такой. Что мы жили нормально. А потом ушёл отец — и всё покатилось куда-то вниз. И что, в общем-то, мать и Антон — почти тихие алкоголики. Работают даже. Но по вечерам с ними невыносимо оставаться.
Не рассказала я ему только об одном. О том, что Антон следит за мной нездоровым взглядом. Собственно, там и рассказывать было не о чем. Только о моих ощущениях. Он никогда не касался меня и пальцем. Но его взгляд — тяжёлый, заинтересованный, липкий, преследовал меня днём и ночью, превращался в кошмар и паранойю. Именно поэтому я старалась поменьше попадаться ему на глаза, уходила из дома, шлялась по улицам, отсиживалась у Сотниковых.
— Ты молодец, Маша, — сказал тогда Андрей. — Ты просто помни: мы верим в тебя. Я верю. И всё будет так, как ты захочешь. Сбудется всё, о чём ты мечтаешь.
Он поправил мои волосы. Ободряюще и заботливо.
Точно так же он прикасался к Ане. Как к сестре — я это понимала очень хорошо. Но его поддержка, его слова жили во мне и позволяли мечтать о большем. О том, что казалось недостижимым, но почему-то возможным. Потому что в меня верили. Потому что парень, о котором я грезила, погладил меня однажды по голове.
Глава 10
— Красивая ты у меня, Маш, — сказала однажды со вздохом мать, — я тоже когда-то такой была. Ну, не такой, конечно. Ты на отцовский род похожа. Такая же огненная да глазастая, как породистая норовистая лошадка.
Мне уже четырнадцать с хвостиком. Я стала ещё выше, тоньше, звонче. Волосы ниже лопаток. Я часто их безжалостно в хвост зализывала, чтобы не мешали. А ещё больше — чтобы внимание не привлекали, потому что во мне всего стало слишком.
Слишком грудь выпирает при моей худобе. Слишком большие глаза и рот. Россыпь веснушек слишком яркая на носу. И ноги
