Похищенная (СИ) - Кира Шарм
Вся. Вся охренительная. Везде.
Будоражит так, как будто я женщины никогда не чувствовал под руками.
Опускаюсь ниже.
Не прикасаюсь, — пью ее кожу. Ее запах охрененный. Дурманный. Ведьмовской.
— Скажи…
Провожу в ложбинке между грудей кубиком льда. Снова обвожу соски, тут же с силой втягивая их губами.
Лед и жар.
Она полыхает с каждым выдохом. С каждым прикосновением.
До одури. До сорванных катушек чувствительная.
Тело струной выгибается под моим.
Так выгибается, что сейчас звенеть начнет.
А у меня в ушах уже давно все гулом.
Член дергается, как ненормальный.
Смотрю на ее соски. Как каменными становятся, острыми камушками, заостряясь и вверх подпрыгивая. И чувствую губами, как твердеют еще сильнее, когда их терзаю. Прикусываю и втягиваю на полную мощность, зализывая и снова отпуская, чтобы прижать к ним лед…
— Скажи, как ты хочешь, чтобы я тебя взял. Трахнул. Скажи, как сильно хочешь принадлежать мне.
Член уже вонзается в живот. Разорвет сейчас на хрен кожу. Дергается, как озверелый. От каждого ее нового вздоха.
От того, как судорожно сжимает пальцы и пытается сдвинуть ноги. Судорожно пытается. Сжаться стеночками, складочками уже хочет. Хочет так, что невмоготу.
Дурман. Дурман, а не женщина.
Я же сейчас наброшусь.
Я же просто сейчас сожру!
— Нет, — выдыхает одним хрипом.
И губы судорожно облизывает.
— Что?
Почти падаю на нее, дергая бедра на себя.
Прямо в промежность озверелым членом упираюсь.
Сейчас протараню.
Сейчас сквозь штаны на хрен ее возьму. Все дымиться. Все в пламя превращается.
— Что ты сказала?
Размазываю с нажимом припухшие от моего напора нижнии губы.
Мне, видно, послышалось. Она же еле говорит уже от возбуждения.
— Нет, — хрипит, распахивая свои глазища. Прямо у моих глаз. Ресницами чуть не сплетаемся.
Пронзает черным углем. Прокалывает. Будто не я в нее войти собираюсь, а она — в меня, глазищами этими вдалбливается.
— Неправильный ответ, — щекочу ногтем нежную шею, чуть прижимая и сползая пальцем вниз. До пышной груди, что прямо в руку ложится.
Взгляд у нее. Безумный. Пьяный. Дурманный. Уже весь поволокой задурманенный.
— Я не собираюсь сдаваться насильнику, — стонет так, как обычно выкрикивают «дааааа».
— Насильнику?
Чуть не давлюсь, наклоняясь над ней еще ниже.
Резко опускаю руку вниз.
Сминаю мокрые, дрожащие складочки. Большим пальцем припечатываю дернувшийся в ненормальном толчке клитор.
Вижу, как глаза закатывает. Как током ее простреливает. Подбрасывает на постели прямо в мою грудь, на которой все мышцы уже так напряжены от сдерживаемого желания, что, кажется, сейчас взорвутся на хрен.
— Это называется насиловать?
Толкаю сразу два пальца внутрь.
Упругая. Узкая. Сумасшедше узкая.
Мокрая такая, что скольжу легко.
И снова. Со стоном изгибается всем телом. Глаза закатываются.
— Вот это? Так? Называется?
Вытаскиваю руку.
На пальцах блестит влага.
Запах такой дурманный, что сбивает с ног. Запах ее желания. Неумного желания.
— Пробуй. Как ты не хочешь.
Провожу пальцами по ее губам.
Вся раскраснелась. Дышит так, что сердце из груди сейчас выскочит.
— Вкус. Твоего желания. Как ты меня хочешь, Алисаааааа. Я сам дурею от того, как сильно ты меня хочешь.
Все губы мокрыми становятся. Блестят. И все равно на пальцах море влаги остается.
— Хочешь до одури. Все твое тело так и просит, чтобы я в тебя вошел
— Нет!
Выкрикивает. Прямо мне в лицо.
И кулачки свои сжимает.
Смелая маленькая мышка.
— А от чего ты тогда так дрожишь?
Новым кубиком веду вниз живота.
Раздвигаю трепетные складочки, чувствуя, как лед тут же плавится под ее раскаленным жаром. Раскаленная. Распаленная. Вся истекающая.
С ума меня сводящая. Терпкая. Пьяная. Дурман.
— От холода, — выдыхает. — А это… Это естественная реакция тела. Даже если мужчина отвратителен, оно дает такую защиту. Чтобы насильник не порвал.
— Надо же, — прикусываю ее губы, слегка оттягивая.
— Правда? Все же я насильник?
Выпускаю из зубов нижнюю губу и тут же втягиваю губами снова.
Обвожу льдом по кругу клитор. Ее тело дергается вместе с моим одуревшим разбухшим от зверского нетерпения членом. В унисон. Одним ритмом. Уже. А ведь я даже еще и не вошел!
Снова погружаю пальцы внутрь, прижав лед к самой вершинке клитора.
Просовываю медленно, наслаждаясь тем, как она впускает. Как распахиваются, раздвигаются для меня мокрые дрожащие складочки.
Резко толкаюсь внутрь, выбивая новый тихий стон.
— Проси. Проси, чтобы я взял тебя. Проси, Алиса!
— Это… Ввсе. Против. Моей. Воли!
Еле говорит же. Между ног у малышки все дымиться не меньше, чем у меня!
Вбиваюсь все быстрее. Сильнее. Жестче.
Упрямая.
Уже совсем на подушке обмякла. Глаза закатились.
Все тело дергается.
Уже стеночки ее вокруг пальцев моих судорожно сжиматься начинают.
Какой дурманный. Одуренный у нее оргазм.
Как стонет. Грудным своим голосом. Распахнутым ртом ловить воздух пытается.
— Давай. Скажи. Попроси! Алиса!
Мотает головой. Говорить уже не в силах.
Мне самому слова из себя выталкивать еле удается.
Сгибаю внутри нее пальцы, задевая особенные точки.
Самого все дрожью пронзает. Сумасшедшей. Как наркомана в ломке. Сотрясаться начинает. Рвано хрипит, прикусив губу.
— Ну?!
— Нет!
Всхлипывает одурительно порочным стоном.
— Ладно.
Резко вытаскиваю пальцы из нее.
Блядь. Самого судорогой и ни хрена не приятной выкручивает.
— Сама придешь, — шепчу в изумленно распахнутые губы. — Сама попросишь. И помни. От того, какой будешь ласковой и умелой, как меня обслужишь, зависит, как тебе будет житься у меня. А про побег
