Ненужная семья (СИ) - Татьяна Фомина
Я думала, что нельзя любить того, кто тебя обманул. Только сердце никак не хотело слушать никакие доводы, продолжало скорбеть и ныть. Тогда я наивно думала, что смогу забыть его, если выйду замуж. Олег долго и настойчиво добивался моего внимания, и, посчитав, что он будет неплохим мужем, я приняла его предложение.
После рождения дочери я совсем не вспоминала про Алана, пока сегодня он не возник из ниоткуда. Холодный, неприступный, чужой.
Сердце предательски сжимается, стоит мне только подумать о Мир-Алиеве. Вспоминаю его ледяной строгий взгляд, не выражающий ни одной эмоции, словно неживой, и такой пугающий, что хочется отшатнуться. И если бы я не знала Алана раньше, то подумала, что это совсем другой человек, а не тот, которого я когда-то без памяти любила.
Убаюканная щебетом ранних пташек, я засыпаю только под утро. Мне снится Алан. Тот, прежний, который дарил столько нежности и тепла. И мне совсем не хочется просыпаться.
Звук разбившегося стекла выкидывает меня из сна, и я не сразу понимаю, что происходит. Смотрю на кровать и не вижу своей непоседы.
— Настя! — вскакиваю и спешу на кухню, окончательно просыпаясь. Вскрикиваю от острой боли, пронзившей босую ступню.
Настя в пижаме стоит на табурете, а на полу, судя по цвету, валяются осколки разбитой тарелки.
— Мам… — дочка хочет слезть, но я жестом её останавливаю.
— Стой там, пока я не уберу, — прошу её.
Сажусь на другой табурет, кладу ногу на ногу и разворачиваю к себе пораненную ступню, из которой торчит небольшой осколок стекла.
— Мамочка, прости, — хлюпает Настя. — Я хотела сделать тебе сюрприз.
— Ничего страшного, — шиплю, вытаскивая осколок.
— Тебе больно?
— Не очень.
— Я помогу…
— Стой там, Настя.
Разбитая тарелка и пораненная нога — это такие мелочи.
Переношу дочь в комнату и убираю с пола остатки стёкол. Обычно утро начинается с умывания, моё же началось с мытья пола. Настя приносит мне телефон в ванную, когда я споласкиваю руки.
Выключаю воду, вытираю руки и принимаю вызов.
— Здравствуйте, Ольга Дмитриевна, — здороваюсь с матерью Олега, немного напрягаясь от раннего звонка.
— Ясмина, я не понимаю, почему мой сын тебе что-то должен? — задаёт вопрос вместо приветствия.
— Вам звонила мама? — догадываюсь. Вряд ли мама сдерживалась в выражениях о поступке любимого зятя.
— Олег столько лет только и делал, что работал, — продолжает свекровь, проигнорировав мой вопрос. — И, когда у него появилась возможность один раз по-человечески отдохнуть, тебе вдруг срочно понадобились деньги.
Проглатываю незаслуженный упрёк. Мне сейчас не до обид, и любая помощь будет нелишней.
— Деньги нужны не мне, а на лечение нашей дочери, и, между прочим, вашей внучки, — стараюсь говорить как можно спокойнее, совершенно выпустив из вида, что Настя стоит рядом. — Вам не кажется, что отдых и жизнь ребёнка — вещи не соизмеримые?
— Ясмина, я тебе уже говорила, что думаю по этому поводу: в нашей стране бесплатная медицина. Но ты почему-то возомнила себя миллионершей.
— Потому что на бесплатную, как вы говорите, медицину огромная очередь, и вы прекрасно понимаете, чем это всё может закончиться.
— Мне очень жаль, что у Насти такой диагноз. Но наверняка есть какой-то другой выход. Неужели Олег должен работать как проклятый, чтобы… — замолкает.
— Чтобы, что? Чтобы его дочь была здорова?
— Она никогда не будет здоровой! Сейчас операция, потом реабилитация, потом понадобится ещё какая-нибудь операция, и так до бесконечности!
— По-вашему лучше бросить свою дочь только потому, что устал? Или же потому что у него появилась другая женщина, а жена и родная дочь стали мешать?
Ольга Дмитриевна молчит, и я отчётливо понимаю, что для неё это не новость. Она всё знала.
— Вы знали. — Не спрашиваю. Утверждаю.
— Да, я знала, — признаётся свекровь. — Знала и, не скрою, очень довольна, что мой сын, наконец, встретил достойную женщину и почувствовал себя настоящим мужчиной.
— Настоящим мужчиной? — не удерживаюсь от усмешки.
— Да, Ясмина. Для мужчины очень важно, когда его ценят, а не только что-то требуют.
Что-то требуют?! Я не знаю, что меня возмутило больше: что я «что-то требую», или то, что здоровье ребёнка для Олега и его мамы всего лишь «что-то».
— Идите вы к чёрту с таким настоящим мужчиной, — цежу сквозь зубы и отключаю вызов.
Несколько секунд пытаюсь унять негодование, бушевавшее в груди, пока совсем недетский вопрос вонзается мне в спину:
— Мам, а папа, правда, нас бросил?
Медленно разворачиваюсь и смотрю на дочь.
«Ребёнок должен знать правду».
— Да, Настя. Папа нас бросил.
Глава 12
Алан
— Руслан Аланович закрылся в комнате и не спускается на ужин, — сообщает Надежда обеспокоенным тоном.
Бросаю взгляд на часы. Поздновато как-то уже для ужина. Сын решил устроить голодовку в качестве протеста? Или показать очередной каприз? Так я не мама, на меня капризы не действуют.
— Хорошо. Уже поздно. Вы почему ещё здесь?
— Так Руслан Аланович ещё не поел.
— Руслан, видимо, не голоден. Вы можете идти домой, Надежда, — отпускаю женщину на выходные.
— А как же ужин? Всё же… остынет.
Меня корёжит от такого «трепетного» отношения к Руслану, к которому приучила всех Динара. Не пацан, а тепличное растение растёт. Хотел бы есть, сожрал холодную котлету!
— Насколько я помню, по соседству с вами живёт многодетная семья? — задаю вопрос, и Надежда немного теряется.
— Да. Не думала, что вы это помните, Алан Даниилович.
К счастью, или наоборот, к сожалению, память у меня хорошая.
— Вот и чудесно. Возьмите всё приготовленное и угостите своих соседей. Надеюсь, они не побрезгуют.
— Нет, что вы! У нас многие стараются им помогать, и Мария никогда не отказывается, только благодарит.
— Вот и замечательно.
— Но Алан Даниилович… — Надежда почему-то не уходит, а неуверенно замирает в дверях. — Может, всё-таки не нужно? Я могу всё убрать в холодильник…
— Зачем? — смотрю на женщину.
— Вдруг Руслан Аланович проголодается. Там же только разогреть… — начинает и осекается, вспоминая, что Динара категорически против «разогретой» еды.
Только я сильно сомневаюсь, что сын будет сам себе что-то греть. А ждать, пока «молодой барин» проголодается, чтобы подать ему, больше никто не будет. Хватит! Нечего устраивать мне тут показательные голодовки. Не хочет есть — пусть сидит голодным. Может, в следующий раз умнее будет.
— Надежда, я уже сказал, что вы можете забрать всё приготовленное. Иначе мне самому придётся всё выбросить.
— Хорошо. Я поняла. Можно я тогда и правда заберу?
— Моё разрешение вы уже давно получили.
— Спасибо вам, Алан Даниилович.
Надежда бесшумно закрывает за собой дверь, оставляя меня одного в рабочем кабинете.
Открываю ящик стола, достаю распечатки
