Давай придумаем любовь - Вера Александровна Колочкова
Все стояли в растерянности, смотрели ей вслед. Выражения лиц она не разглядела сквозь мутную пелену слез. Да и зачем было разглядывать… Неважно уже, неважно!
С трудом нашла дверь в гостевую комнату, куда давеча уложила Павлика. Он спал, отвернувшись к стене и положив ладошки под голову. Легла рядом с ним, обняла осторожно. И тут же убрала руку – вдруг он проснется… Ведь надо будет ему объяснять как-то свое состояние! Напугает еще…
Уткнулась лицом в подушку, чтобы заглушить неудержимое рыдание. Но как, как его удержишь-то? Как? Только бы Павлика не разбудить, только бы не разбудить…
Услышала, как тихо открылась дверь, подняла от подушки голову. Увидела, что возле кровати стоят Маринка и Катя. Всхлипнула, махнула рукой – уйдите, уйдите, пожалуйста!
– Маш… На вот, выпей… Тут успокоительное, тебе надо… – услышала испуганный Катин голос.
Помотала головой, снова уткнулась лицом в подушку. Маринка села рядом, слегка подвинув ее на кровати, проговорила быстрым шепотком:
– Ну все, хватит рыдать, Машка! Не стоит он этого! Плюнь! Ну что ты, ей-богу, на помойке себя нашла, что ли? Прекрати сейчас же, слышишь?
– И правда, Маш… – тихо поддержала ее Катя. – Возьми себя в руки, не надо… Пойдем лучше вниз, а? Посидим еще, выпьем… Или прогуляемся по морозцу? Хочешь?
– Нет, девчонки… Я не хочу… Не могу… Простите, что праздник вам порчу, но не могу… Сами ж понимаете, каково мне сейчас…
– Да понимаем, конечно же понимаем! Сволочь твой Олег, что тут еще можно сказать! Настоящая сволочь! И хорошо, что он уехал…
– Уехал? Куда? – сквозь слезы переспросила Маша.
– Да откуда ж мы знаем… – горестно пожала плечами Катя. – Дэн к нему сразу с вопросами пристал, когда ты наверх убежала, а он… Он и ему нагрубил – мол, не твоего ума дело.
– Как же он поехал, Кать? Он же выпил… Он много выпил… Он же разобьется… Надо же остановить его, вы что! Надо ему позвонить – пусть возвращается!
– Нет, вы посмотрите на нее, а? – возмущенно прошептала Маринка, всплеснув руками. – Она еще о нем же и волнуется! Этому гаденышу на нее наплевать, а она беспокоится, что он пьяным за руль сел!
– Но как же, Марин… Как же ты не понимаешь…
– Да все я понимаю, чего уж. Не переживай, он такси вызвал. Он цену своей драгоценной жизни знает, гаденыш! Сказал, что завтра машину заберет… Ну зачем, зачем ты так убиваешься, Маш, скажи? Было бы о ком…
– Она же любит его, Марин… – тихо заступилась за Машу Катя, положив ей на плечо руку. – Очень любит, понимаешь? Да что я тебе рассказываю, ты и сама знаешь, как она его любит…
– Да уж… Любить подлеца – тяжкое наказание для бабы. Согласна. И тут уж ничем не поможешь, только посочувствовать можно. Но я думаю, что он остынет к утру… Съездит к своей бабенке, романтики нахлебается под завязку да к Машке под бочок и вернется. А она простит, что ж… Она ж любит…
Под их тихий шепоток Маша чуть успокоилась, и сразу потянуло в спасительный сон. И даже легче после Маринкиных слов стало, хоть они и прозвучали с явным сарказмом. Да пусть, пусть… Пусть он будет, этот сарказм, уже не так важно. Может, и впрямь к утру все образуется, все улетит в небытие как страшный сон…
Катя и Марина еще посидели рядом с подругой немного, потом пошли вниз. И Маша уже не слышала, о чем они говорят.
– Ну как она? Успокоилась? – деловито спросил Денис. – Уснула?
– Да, уснула… – вздохнула Катя. – А что Олег сказал, он и правда утром приедет? Как он все объяснил вообще?
– Да никак не объяснил. Сказал, что Машка шампанского перепила, вот ей и показалось что-то такое… Или послышалось… Или не так поняла…
– Ну да, ну да… Конечно же, не поняла. Конечно же, послышалось, – хмыкнула Маринка, насмешливо глянув на Дениса. – И вообще, ребят… Не наше это дело, они сами меж собой разберутся. Давайте лучше выпьем, а то у меня уже голова разболелась! Шампанское еще есть?
– Полный холодильник… – мотнул головой Денис в сторону кухни.
– Так наливай! Что у нас вообще, Новый год или поминки? Наливай… До позднего утра гулять будем! Плохо, конечно, год начинается, но посмотрим… Может, все образуется еще!
* * *
Олег приехал на другой день к обеду. Вошел в дом и, не обращая внимания ни на кого, проговорил сухо:
– Маш, собирайся… Домой поедем. Где Павлик?
– Так он у Кирюши, в его комнате… – растерянно проговорила Маша.
И провела глазами по лицам друзей. Так, будто искала поддержки. Будто спрашивала – что мне теперь делать-то?
Все отвели глаза. Да и какой поддержки она ждала, интересно? Неужели думала, что все набросятся на Олега с кулаками? Смешно… Это ж понятно, что самой придется решать, как поступить. Если бы еще силы для таких решений вдруг появились… Злые гордые силы вместо жалких слез.
И все же Катя пришла ей на помощь. Почувствовала ее растерянность, наверное. Проговорила немного суетливо, вставая из-за стола:
– Да чего сразу домой, Олег… Садись за стол, праздник же… Смотри, какие шашлыки Денис сотворил! Он же старался, колдовал над ними… Садись, попробуй!
– Нет. Некогда мне. Дел много. Кому праздник, а кому работа, – сухо ответил Олег, требовательно глядя на Машу. И снова проговорил нервно: – Маш, собирайся! Или я один уеду!
– Оставайся, Машка… – тихо предложила Марина. – Мы с Женей вечером домой собираемся и тебя заберем…
– Нет, я поеду! Извините, ребята, но… Мама там одна дома, ее ж тоже нужно поздравить… Она наверняка нас ждет, стол накрыла… – виновато улыбаясь, поднялась Маша из-за стола.
В глаза она никому больше не смотрела. Знала, что увидит в этих глазах. Жалость к себе увидит пополам с презрением. Да она и сама себя презирала в этот момент… Только презрение это было немного радостным – Олег же за ними с Павликом приехал! Значит, не случилось ничего того страшного, о чем она плакала всю ночь! Он приехал, он ведет себя так, будто ничего не было! Можно вздохнуть с облегчением – жизнь продолжается, пусть и немного ущербная жизнь… Но главное – продолжается!
И пусть друзья ее осудят, пусть. За безволие, за бесхарактерность. За преданную любовь. За подлую женскую трусость. Если у них на это сил станет – пусть осудят. Главное – жизнь продолжается, можно отойти от края той пропасти, в которую заглянула сегодняшней слезной ночью! Невыносимой ночью…
Прощание вышло скомканным, неловким. И
