Мама на фоне измены (СИ) - Мэйз Евгения
Последнее предложение — это просто бальзам для моего сердца и души. Он заставляет почувствовать себя лучше. Мне кажется, что оно даже реанимирует часть уязвленного самолюбия.
— Два бокала вина, пожалуйста, — просит Буров, тронув за локоть проходящую мимо стюардессу. — Полусухого.
— Не надо заботиться обо мне, — произношу я тихо.
— Я забочусь о себе, Ветрова, в первую очередь. Лететь ещё девять часов
Это хорошее признание. Честное. Оно не нацелено на уязвимую часть меня, которая не забыла ничего из того, что было, представлялось и о том, о чем мечталось когда-то.
— Как ты смог разговорить бабулю? — спрашиваю я, проглотив напиток, что больше похож на вишневый сок.
Я вообще не почувствовала, что выпила алкоголь.
— Никак, — отвечает Архипович, покосившись на меня. — Ещё?
— Нет.
Я жду ответа. Именно они помогают мне расслабиться немного и уменьшают тяжеленный ком где-то в середине груди. Может быть у меня получится вытянуть из него что-то ещё до посадки.
— Случайные знакомства тебе удаются лучше, чем постоянные, — замечает Буров, оперевшись на ручку кресла. — В окно смотри.
Последняя фраза адресована не мне, а соседке у иллюминатора. Музыка в ее наушниках стихла и она не просто пялится на нас, а вслушивается в наш разговор, едва ли нависнув над моим коленями.
— Это ты правду говоришь — посторонние люди куда добрее ко мне, чем те, кто клялся мне в любви когда-то.
Я говорю это с непередаваемым удовольствием. Ведь это он утверждал, что это последнее дело гадостить женщинам, старикам и детям.
А потом я делаю движение подняться, переставляя посуду на его столик.
— Мне нужно в уборную, — объявляю я, возвысившись над ним.
Взгляд у Бурова в точности, как у котика из Шрэка и это ненадолго, но сбивает меня с толку.
— Только взлетели ведь, — замечает Павел Архипович, но все же поднимается, складывая и подхватывая скопившуюся тару.
— Ты ещё скажи, когда мне нужно писать, чтобы тебе было спокойнее, — говорю я, облизнув губу.
Я делаю это нарочито медленно, чтобы проверить кое-что. Реакция Бурова незамедлительная, хоть и скоротечная — его зрачки становятся ещё шире, а взгляд быстро падает на губы. Но он поднимается.
— А я не про тебя, а про гальюн, — отвечает Павел Архипович и так получается, что мне на ухо.
Он ведь не пытается интимничать, а всего лишь на мгновение равняется с моим лицом.
— Будем считать, что салон полон арбузеров, — говорю я, отдергивая топ. — Все стремятся сбежать от них, чтобы на минуточку почувствовать себя лучше.
Манипуляции с задравшимся топиком случайны, но они подтверждают мое мнение о нем — он козел. Мой преследователь смотрит мне в декольте, потом поднимает взгляд, не пряча своих расширившихся зрачков. Они говорят о том же, что и два-три года тому назад, когда достаточно было взгляда, вздоха или мимолётного прикосновения, чтобы вызвать коллапс и потерять связь с миром напрочь.
— Я дынщик, Ветрова, — усмехается он, выпуская меня в коридор. — Знаешь, что это значит?
Вместо ответа я приподнимаю бровь.
— Это означает, что я интересуюсь исключительно дыньками — произносит он и, не скрываясь, вновь смотрит на мою грудь. — И, что тебе уже не сбежать от меня.
Буров конечно выигрывает в этих догонялках, но это пока.
— Ты козел, Паш, — откликаюсь я, устремляясь к wc. — Ой, козел.
Время, которое я провела в очереди, а потом и в самой уборной дали мне время обдумать все и придумать план, как разговорить Бурова.
Всего-то и надо сначала предупредить стюардессу, а потом попросить какого-нибудь огромного мужика выручить меня, пожаловавшись на бугая, что пристает ко мне.
Его денег и связей не хватит, чтобы купить всех присутствующих в этом самолёте.
Он скажет мне все сейчас или я буду спать в кресле соседнем ряду.
— Тебе придется начать говорить и задавать свои вопросы уже сейчас, Буров.
Я решаю не озвучивать свои угрозы до поры до времени.
— Между состоянием "терпеть тебя рядом с собой" и "ненавидеть ещё больше" я выбираю последнее. Мне все равно, как ты будешь чувствовать себя весь остаток пути, потому что тебе было также индифферентно на меня все это время.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Буров открывает глаза, вынудив коснуться себя. Показалось, что я говорю в пустоту, вызывая заинтересованность соседки по ряду. Но он смотрит на меня, вновь окунув меня в свой звериный взгляд, задерживается на груди в светлом топе и вновь смотрит в глаза.
— Я всегда думал о тебе, Кать, веришь ты в это или нет.
— Ну конечно! — фыркаю я, оперевшись на кресло позади. — Так думал и так переживал, что хватило ума сбежать и даже жениться на другой.
— Я не женат.
Три слова заставили что-то вспыхнуть в душе и тут же забыть об этом, напомнив что это не значит ничего.
— Развелся?! — восклицаю я, добавляя едкое. — Поздравляю.
Я говорю это, поздно спохватившись, что не стоит выдавать своих чувств.
— Я никогда не был женат. Ты единственный человек с которым я хотел связать свою жизнь раз и навсегда. Не веришь? Вот тебе мой паспорт.
Он тянется в нагрудный карман пиджака, выуживая из него книжку с гербом.
— Ты мог не ставить штамп в паспорт.
— Для того, чтобы убедить тебя через два года в собственной непогрешимости? Для чего?
Его слова подбросили что-то внутри. Это можно было сравнить с турбулентностью, но только с той единственной разницей, что ничего не встало на свои места. Так плохо, что я стала оседать на пол, но была подхвачена Буровым и усажена в его кресло.
— Образцов ездил к тебе, — говорю я потрясенная новостью. — Он говорил, что там была твоя мама.
— Он соврал, — отвечает Буров с мгновенно переменившимся взглядом. — Понятия не имею куда именно он ездил.
Его голубые глаза стали льдинками.
— Меня не было в стране в тот день и ещё полгода после того, как мы должны были встретиться в ЗАГСе.
— Зачем он сделал это? — спрашиваю я, вцепившись в недавнее воспоминание. — Он сказал тебе?
— У Образцова проблемы с самооценкой. Оказалось, что свет моего успеха затмевал сияние его гения. Он завидовал мне и втайне ненавидел, а заодно тихо наяривал на тебя. Когда представилась возможность, он забрал себе все, сочинив мерзкую историю о моем побеге, о женитьбе...
— И о ребенке, — добавляю я, приподнявшись на месте.
Я достаю смартфон, чтобы написать Образцову, но, едва начав, откладываю его на пустое сидение рядом. Он не скажет правды.
— Где ты был все это время, Паша? Почему не приехал в ЗАГС? Почему не отвечал на мои звонки? Почему не позвонил?
— Потому что я был в тюрьме на другом конце света. В Кейптауне.
Пашка достает заграник и открывает его на странице с печатями виз. Он не врет. Буров действительно был в Африке и покинул ее в октябре.
— Тюремщики везде одинаковы, но с неграми было сложнее договориться отдать мне смартфон в постоянное пользование. Давали звонить со стационара.
— Зачем ты поехал туда? Ты говорил, что поедешь за мамой в Саратов. В Саратов!
Точнее не в этот город, а в область, в деревню, где со связью было не очень. О чем он честно предупредил меня и потому до самого последнего я почти не беспокоилась ни о чем.
— Я поехал за Яной Смородиной. Она попала в тюрьму и позвонила оттуда с просьбой помочь ей.
Я отворачиваюсь. Огонёк надежды, то вспыхивает, то вновь гаснет, как сейчас.
Яна Смородина бывшая подружка Пашки. У него были отношения с ней до меня с долгими и мучительными расставаниями, воссоединениями, скандалами и вновь расставаниями.
— Кать, это не то о чем ты думаешь.
— О чем я думаю? Скажи о чем я должна думать, кроме как о том, что ты вместо того, чтобы жениться на мне, бросился спасать свою бывшую девушку? Спас? Вытащил? А что не женился?
Буров поглаживает костяшки мои пальцев, а я, опомнившись, отдергиваю из.
— Мама просила за нее и я не смог отказать ей. Ты знаешь, как я отношусь к ней. Тебе ничего не сказал, потому что понимал, что увижу и наткнусь на тоже, что и сейчас. Тем более, я верил в то, что успею справиться со всем, а потом, когда уже все случилось я просил Образцова объяснить тебе всё.