Нора Робертс - Опасные тайны
Ему было любопытно разобраться в своих ощущениях, однако Наоми ждала ответа, и он решил, что сможет сделать это позднее. Тем более что его мнение, несомненно, имело для нее значение.
— Она вся соткана из нервов и бешеного темперамента, — проговорил он. — Ей недостает твоего самообладания и власти над своими чувствами.
— Надеюсь, эти качества ей никогда не понадобятся, — пробормотала Наоми, обращаясь больше к самой себе, чем к нему.
— Твоя дочь была в гневе, однако ее сжигало любопытство, и она повела себя достаточно умно. Она сдерживала свои эмоции до тех пор, пока не оценила, так сказать, весь расклад. Будь она лошадью, я бы сказал, что мне необходимо посмотреть ее бег, прежде чем я смогу определить, есть ли в ней выносливость, мужество и красота. Но кровь… от нее никуда не денешься, а она говорит сама за себя. У твоей дочери есть характер и стиль, Наоми.
— Она любила меня, — голос Наоми предательски дрогнул, но она этого не заметила, как не заметила первой слезинки, которая выкатилась из уголка глаза и поползла вниз по щеке. — Тому, у кого никогда не было детей, нелегко объяснить, каково это — быть объектом огромной, всепоглощающей, бескомпромиссной любви. Именно так Келси любила меня и своего отца. Это нам с Филиппом не хватило сил… или любви. Мы любили ее недостаточно сильно, чтобы сохранить нашу семью. Так я потеряла и то, и другое.
Наоми машинально подняла руку к щеке и, поймав слезу на согнутый палец, несколько мгновений смотрела на нее с удивлением, словно энтомолог на только что пойманный и еще никому не известный экземпляр красочного тропического насекомого. Она не плакала с тех пор, как похоронила отца. В слезах не было ни пользы, ни смысла, ни облегчения.
— Никто и никогда не будет любить меня так. До сегодняшнего дня я этого не понимала.
— Ты слишком торопишь события, Наоми. Это на тебя не похоже. Сегодня вы провели вместе четверть часа, и каждая минутка принадлежала тебе.
— А ты видел, какое у нее было лицо, когда я сказала, что убила Бредли? — Наоми повернулась к Гейбу, и на губах ее появилась улыбка — твердая, как стекло зимней ночью, и такая же холодная. — Я видела такое же выражение у десятков других людей. Ужас и отвращение цивилизованного человека перед дикарем. Воспитанные люди не убивают.
— Люди, вне зависимости от воспитания и общественного положения, делают все, что могут, когда дело идет об их собственной жизни.
— Она так не подумает, Гейб. Может быть, Кел и похожа на меня, но воспитал ее отец, и у нее — его моральные принципы. Господи, да есть ли в мире кто-то более высоконравственный, чем профессор Филипп Байден?!
— Или более глупый, коль скоро он позволил тебе уйти.
Наоми снова рассмеялась, и на этот раз ее смех прозвучал более раскованно и живо. Шагнув к Гейбу, она крепко поцеловала его в губы.
— Где ты был двадцать пять лет назад, Гейб? — Она покачала головой и сдержала вздох. — Играл со своими жеребятами…
— Что-то не припомню, чтобы я с ними играл. Вот ставить на них — это да… Кстати, у меня завалялась лишняя сотня, и я готов поставить ее на то, что мой трехлетка опередит твоего на майском дерби.
Наоми слегка приподняла брови.
— А шансы?
— Поровну.
— Согласна. Кстати, почему бы тебе не взглянуть на мою годовалую кобылу, пока ты не ушел? Через пару лет она станет настоящей чемпионкой, и все, что ты против нее поставишь, ты потеряешь.
— Как ты ее назвала?
— Честь Наоми.
«Она была так сдержанна, — думала Келси, отпирая входную дверь своей квартиры. — Так сдержанна и холодна. Она призналась в совершенном убийстве так спокойно, как другая женщина призналась бы в том, что красит волосы».
Что же за женщина ее мать?
Как она могла спокойно разливать чай и поддерживать светскую беседу? Как удавалось ей не утратить вежливости воспитанного человека, где она научилась настолько владеть собой? А эта безмятежная отстраненность? От одного этого у нормального человека волосы бы встали дыбом…
Келси прислонилась спиной к двери и потерла виски. Голова ее буквально раскалывалась от боли, а все происшедшее представлялось безумным дурным сном. Просторный, светлый дом, мирное чаепитие, женщина с таким же, как у нее, лицом, энергичный, уверенный в себе мужчина… полноте, да с ней ли все это произошло?
Кстати, какова роль этого Гейба? Неужели это новый любовник Наоми? Они что, спят вместе в той самой комнате, где был застрелен несчастный Алек Бредли? Наоми на это способна, подумала Келси. Она выглядит как человек, способный на что угодно.
Легким движением она оттолкнулась от двери и принялась расхаживать по квартире. Вопрос о том, почему Наоми написала ей, не давал Келси покоя. При встрече не было ни бури эмоций, ни заклания упитанного тельца в честь возвращения блудной дочери, ни мольбы о прощении за потерянные годы. Одно лишь вежливое приглашение выпить чаю.
И спокойное, без колебаний, признание в убийстве.
Стало быть, Наоми Чедвик не лицемерка, подумала Келси. Она просто преступница.
Когда зазвонил телефон, Келси поглядела в ту сторону и заметила также мигающую лампочку на автоответчике. Решив не обращать внимания ни на то, ни на другое, она отвернулась. До начала ее смены в музее оставалось полных два часа, но у нее не было ни необходимости, ни желания разговаривать с кем-либо.
Перед Келси стояла довольно сложная задача: убедить себя в том, что неожиданное воскрешение из мертвых ее матери не обязательно должно изменить ее жизнь. Казалось, ничто не мешало ей продолжать жить как прежде — работать, посещать занятия в университете, встречаться с друзьями.
Келси бросилась на диван. Кого она хотела обмануть? Ее работа была чем-то вроде хобби, за которое она получала мизерные деньги, занятия вошли в привычку, а что касается друзей… Большинство ее друзей и знакомых были также друзьями Уэйда, поэтому теперь, после их развода, они должны были либо выбрать, на чьей стороне им остаться, либо вовсе исчезнуть.
Вся ее жизнь пошла кувырком!
В дверь постучали, но Келси не пошевелилась.
— Келси! — Энергичный стук повторился. — Открой дверь, или я позову управляющего, чтобы он отпер ее для меня.
Келси неохотно сползла с дивана и открыла.
— Бабушка?..
Подставив щеку для обязательного поцелуя, Милисент Байден вплыла в комнаты. Она была, как всегда, безупречно одета и причесана, блестящие, чуть рыжеватые волосы были зачесаны назад, открывая ухоженное лицо, которое могло бы принадлежать женщине не старше шестидесяти лет, хотя на самом деле Милисент было на двадцать лет больше. С помощью жесточайшей диеты и энергичных упражнений ей удавалось поддерживать свою фигуру в идеальном состоянии. Элегантный светло-голубой костюм сорок четвертого размера от Шанель подчеркивал все достоинства этой безупречной дамы. Светлые, в тон костюму, перчатки из мягкой кожи Милисент бросила на столик под зеркалом и повесила норковую горжетку на стул.
