Клеймо сводного брата (СИ) - Попова Любовь

Домой я шла голодная и заплаканная, с порванным кроссовком и разбитой коленкой. Все, что у меня оставалось, это ключи.

И сидя в своей комнате на следующий день я глотала слезы, понимая, что единственный путь — это звонить отцу. Кланяться в ноги мужу, выслушивать от матери, какая я тупая. И во всем этом я винила Германа. Я возненавидела его за поступок, приведший меня в личный ад.

Потому что именно он поменял в моем маленьком мирке буквально все. Перевернул с ног на голову. Заставил пройти ад дважды, а то и трижды.

И я бы, наверное, так осталась без крыши над головой, так бы и поехала в Белгород к родителям и мужу, если бы не Антон.

Он пришел от матери за деньгами за квартиру.

И увидел меня с пакетом, зареванную и с грязной головой. Мыться это последнее, что пришло мне в голову.

Высокий, стройный, строгого вида парень, он мне очень напомнил Петю в то время, когда мы только начинали встречаться.

Но я все равно посчитала за лучшее, сразу отдать ключи и уйти. Теперь я знала, что ожидать от мужчин можно чего угодно.

— Привет, Мышка. Я так понимаю, денег у тебя нет, — поднял он густые брови и потер переносицу. Устал что ли. Не выспался?

— Нет. Я как раз хотела отдать ключи и уйти, — кладу я связку на ветхую тумбочку и хочу уже уйти, как вдруг он хватает меня за руку, останавливая. Вглядывается в лицо, а потом медленно скользит взглядом вниз, к губам и дальше, к вырезу, что немного открывал грудь.

И от его пристального внимания становится не по себе, хочется скорее уйти. Не ощущать на коже влажного прикосновения длинных пальцев.

— Торопишься, Мышка? Один месяц можно и отработать…

Глава 13.

— В каком смысле? — хлопаю глазами и хочу руку забрать. Ну неприятно же.

— Поработаешь на меня. А ты что подумала.

— Ничего. Ничего я не подумала, — и не собиралась. Пусть лучше перестанет так смотреть, как будто уже разделал на кусочки и собирается зажарить.

— Вот и отлично… У меня много квартир. Чаще всего сдаются на сутки, — он поднял брови. – Сама понимаешь, зачем.

— Наверное, для тех, кто ездит в командировки, — предполагаю, хотя вижу, что этот ответ не самый правильный. Он усмехается и кивает, словно я маленькая девочка.

— Ну, и это тоже. Короче, тебе надо будет убираться там после жителей. Сможешь? Судя по виду, ты не привыкла к труду.

Не привыкла, но выбор сейчас или работать, или на преклонение к отцу. Очевидный выбор, как считаете?

— Я готова, — чуть поднимаю подбородок и уже выпрямляю спину. Ведь судьба дает мне шанс, я не в праве его упускать.

И я не упускаю, работаю. А Антон усиленно мной руководит. Дает задания, возит на квартиры и наблюдает за тем, как я неуклюже навожу порядок. Сначала он даже помогал, а потом я и сама начала понимать принцип.

Что в углы мусор заметать не стоит, а тряпку перед тем, как мыть пол, лучше выжимать.

Денег у меня было немного, но их хватило на то, чтобы купить себе новую пару обуви и даже повесить в квартиру штору. Антон подсуетился и даже сделал мне новый паспорт взамен утерянного.

Мне казалось, что он мой ангел хранитель. Он ведь так помогает, а работа отвлекает от тяжелых мыслей.

А они глушат реальность, набегают тяжелыми тучами и заливают дождем попытку радоваться жизни. Любые проявления счастья.

Ночью мне снится одно и то же. Герман и я. Герман на мне. Герман во мне. И так глубоко, словно душу проткнуть хочет, клеймо свое оставить, не дает спокойно жить, даже просто существовать. В глаза смотрит, своим янтарным огнем сжигает. Заставляет на утро просыпаться в горячем поту и прокручивать в голове… Толчки, поцелуи-укусы, стоны, оргазмы и горячую ртуть, что стянула кожу.

Сравнивать реальность с дремой было невыносимо. Я задыхалась в клетке из этих мыслей, стыда, смешанного с эротическими фантазиями.

И если бы было, с кем поговорить, может быть хотя бы побыть с другим человеком, может быть тогда… Стало бы легче?

И я все думаю, а виновата ли я сама?

Провоцировала ли я его?

Почему от так поступил?

Что сподвигнуло его на такой мерзкий шаг?

Но это только одна сторона сознания, а другая буквально кричит, он просто ублюдок и не достоин даже называться человеком. И вообще, зря я забрала заявление!

Одиночество не помогало прийти в себя, и совершенно противоположные мысли начинали драть друг другу глотки, засоряя воздух, делая его ядовитым.

Удушливым! Словно кто-то открыл заслонку с газом и пытается меня убить.

Мне нечем дышать. Я просто погибаю, часто сидя на полу и смотря в одну точку.

И если бы только ненависть сжигала меня изнутри. Нет, мысль, крошечная, что моя давняя влюбленность могла бы перерасти в нечто большее, не давала мне покоя.

А вдруг будь я чуть смелее, скажи я ему о своих чувствах, все сложилось бы иначе.

И не сидела бы я одна в крохотной квартире в ожидании звонка босса, чтобы поехать и оттирать очередное пятно спермы.

И когда становилось совсем невозможно, невыносимо, стены давили, а на горло словно надевали удавку, я выходила из дома и шла. Просто шла вперед, не смотря на прохожих, иногда садилась в трамвай, иногда ездила в метро.

Могла оказаться где угодно, и всегда мне казалось, что Он где-то рядом.

Вот-вот я увижу Германа и, конечно, побегу. Глупость, ведь он уехал из города. Сейчас он может оказаться, где угодно, а я здесь.

Рану пытаюсь зашить слезами, что он нанес. Забыть пытаюсь острое чувство наслаждения, что он позволил мне познать.

Дал вкусить сладчайший десерт и тут же забрал из-под носа. Просто растоптал иллюзию прекрасного, оставляя после себя лишь тьму и одиночество.

Я даже к людям прикасаться боюсь, мне все кажется, что сейчас меня схватят, свяжут и снова сделают больно. Не физически, а разорвут окончательно душу.

И в какой-то момент боль достигла такого апогея, взметнулась вверх Везувием, что темная Нева стала казаться единственным спасением.

Тело горело, и прохлада реки могла облегчить мои страдания. И я бы уже шагнула за край, если бы не тихое и печальное:

— Мяу.

Я тут же посмотрела по сторонам, а этот продрогший от сырости комок смотрел на меня снизу. Рыжий, вислоухий, облезлый. Его не хотелось покормить, его хотелось закопать, но я все равно взяла его на руки, засунула в куртку и понесла домой.

Только через месяц Феликс стал похож на кота. Здоровый и наглый он любил спать в моих ногах, сырую рыбу, точить когти об единственный в квартирке стол.

А еще он жуть как не любил Антона. И это было у них взаимно.

— Себя не можешь прокормить, – повторял он в который раз, когда провожал меня домой. — На что ты собираешься кормить кота? Я же даю тебе денег, почему ты не купишь нормальное пальто?

— Я откладываю деньги на учебу. Как ты не поймешь? Я не могу всю жизнь работать уборщицей.

— Я уже предлагал тебе другой выход. Более легкий, — говорит он и снова, снова меня трогает. А мне сморщиться хочется, отпрыгнуть, кинуть в него что-нибудь, потому что я больше никогда и никому не смогут дать к себе прикоснуться. Похоже, я проклята.

— Я не стану твоей любовницей. Я не смогу.

— Я если я подожду? Я ведь терпеливый, — все еще приближается он, и я сглатываю. Ищу выход, только чтобы и его не обидеть, и не нарваться на повторение истории. – Я даже готов оплатить твою учебу, Мышка. Ну же… Иди ко мне, только поцелуй, и я покажу, что в этом нет ничего страшного.

— Стой, стой, — упираюсь я руками, и мысли в голове как чертовы мухи сгрузились на сладкое по имени «учеба». И Антон ведь неплохой, заботится обо мне. И… красивый. Очень даже. – Я готова… Наверное. Но давай просто…

— Погуляем?

— Да! — с облегчением выдыхаю я, и он довольно улыбается.

— Это уже начало, Мышка. Нас ждет очень много удовольствий, — проводит он костяшками пальцев по моей щеке, а я… Вдруг вижу перед собой совершенно другое лицо. С заостренными скулами, со взглядом, как янтарь и губами, что все время шепчут: я не могу остановиться. Не могу, Соня.