Ее вишенка - Пенелопа Блум
– Достоинства? К сожалению, это закрытый раздел списка. По крайней мере, до тех пор, пока он не закончен. И до тех пор, пока у меня не будет возможности оценить все твои достоинства, в том числе скрытые от посторонних глаз.
Я вспыхнула.
– Видела бы ты сейчас свое лицо… Вот теперь я знаю, почему тебя зовут Вишенкой. Когда ты злишься, щеки у тебя именно такого цвета.
– Меня никто не зовет Вишенкой. Только ты. Сколько раз повторять, я Хейли!
– Тогда постарайся не выглядеть так восхитительно, когда злишься. А то так и хочется тебя спровоцировать!
Мои и без того красные щеки запылали еще сильней. Я уже собиралась ответить ему, но тут к нам подошли мужчина с женщиной и остановились рядом с Уильямом. Маски скрывали лица, однако я переводила взгляд с незнакомца на Уильяма и не верила своим глазам: они были одинакового роста и телосложения, те же рот, подбородок и даже уши! Единственная разница заключалась в прическе – у незнакомца волосы были аккуратно подстрижены и уложены, а на голове Уильяма царил тот же художественный беспорядок, который я наблюдала сегодня утром.
И еще из нагрудного кармана незнакомца торчал белый шелковый носовой платок – никогда не могла запомнить, как он называется.
– Мучаешь девушку?
Очень похоже на голос Уильяма, только серьезнее и холоднее. Как-то строже.
Уильям представил нас друг другу:
– Вишенка, это мой брат Брюс. Мы близнецы, но я родился на несколько секунд раньше. То есть я старший брат – умнее, сильнее и лучше во всем.
– Если верить статистике, ты просто раньше умрешь, – ласково сказал Брюс.
– Наташа. – Женщина мило улыбнулась и протянула мне руку.
На ней было великолепное белое платье, простое и одновременно очень элегантное. Мне всегда хотелось такое. Несмотря на бесподобное платье, эффектную внешность и тот факт, что брат Уильяма обнимал ее за плечи, она умудрялась выглядеть скромной и доброй. И сразу мне понравилась.
– Хейли. – Я пожала ей руку. – Уильям зовет меня Вишенкой и думает, что это остроумно.
– Как я тебя понимаю, – сказала Наташа. – Мне столько раз приходилось терпеть его плоские шуточки! Ему бы только свободные уши – лапшу развешивать!
– Эй! – Уильям улыбался, но она явно уязвила его. – Это мои-то блистательные остроты – лапша? О господи, Наташа, ты стала такой же бесчеловечной, как Брюс. Даже обидно!
– Ой… – Ее улыбка дрогнула. – Я не хотела…
– Наташа, не извиняйся, – вмешался Брюс. – Эго Уильяма выдержит столько ударов, сколько удастся нанести. Выживет! К сожалению…
Уильям развел руками:
– Похоже, я попал под тройной прессинг. Позвольте заметить, что один член вашей команды что-то слишком много болтает. Я про член моего брата.
– Член разболтался – это не про меня. Кое-кому эта изысканная метафора больше подходит, – серьезнейшим тоном произнес Брюс, однако его глаза весело блеснули.
Я подавилась смехом. Уильям вдруг опустился на колени перед Брюсом, затем встал, засовывая что-то в карман. Я не уловила, что он сделал, но когда я снова взглянула на Брюса, в его нагрудном кармане не было белого носового платка.
– Что ж… – Уильям потянулся и притворно зевнул. – Кстати, о членах. Разве ты не должен сейчас встречаться с Мистером Толстосумом?
Брюс вздохнул:
– Не дай бог он услышит, как ты его называешь!.. Обидится и уйдет из наших клиентов. Ты это понимаешь?
– Понимаю, но отказываюсь называть его иначе.
– Кто бы сомневался!.. Пойдем, Наташа. Мне действительно надо отыскать мистера Паккарда. Рад был познакомиться, Хейли, – вежливо кивнул мне Брюс, и они с Наташей от нас отошли.
– Так, понятно. Ты – злобный близнец, а он…
– А у него ОКР. Человек-робот, ледяная глыба. Нужен лед – подойди, надави как следует и подставляй контейнер ему под задницу, выдаст кубиками. Может, только не очень правильной формы.
Я удивленно рассмеялась:
– Необычный образ.
– Добро пожаловать в мир моих образов.
Уильям достал из кармана белый шелковый платок и высморкался, хотя ни малейших признаков насморка я у него не заметила. Чуть улыбнувшись, посмотрел на платок и бросил его на пол.
– Зачем же было брать? – спросила я.
Он вроде как немного смутился – наверное, думал, я не заметила, как он взял платок.
– Ну, не все попадает в коллекцию.
– Что за коллекция?
Он раздумывал.
– Своеобразный зал славы. Будешь хорошо себя вести, как-нибудь покажу.
– Как-нибудь, – произнесла я задумчиво. – Можно подумать, ты какие-то планы на мой счет строишь… Мне вычеркнуть все свои дела из графика?
– Вычеркни ночи.
Я прикусила губу.
– Ты всегда так делаешь?
– Откровенные намеки хорошеньким девушкам? Обычно нет.
Моя бабушка говорит – если кто-то делает тебе комплимент, не надо спорить. Иначе не дождешься следующего. Поэтому я взяла себя в руки и постаралась поверить, что он действительно считает меня симпатичной – ага, особенно среди всех этих роскошных женщин… Я улыбнулась. Что же, пускай.
– Понятно. А эти хорошенькие девушки, которым ты обычно не делаешь намеков насчет секса… Как они поступают, когда все же получают такой намек?
– Видишь ли…
Уильям шагнул ко мне, и остатки моей уверенности и самообладания мгновенно улетучились. Его близость была ошеломляющей. Поглощающей…
– Мне по фигу все остальные девушки и вообще все, что происходило вплоть до «здесь и сейчас». А здесь и сейчас имеет значение одна-единственная вещь.
– Какая? – выдохнула я.
– Вот эта девушка, – сказал он.
Уильям замолчал и не сводил с меня глаз. Губы его были полуоткрыты. Исходящие от него волны сексуальности накрывали меня с головой и возбуждали в теле каждый нерв.
– Которую я наконец встретил… Она немного нервничает. Пытается язвить. Огрызается!
– Ужасная девушка. – Я едва смогла выговорить это, нет – прошептать, потому что губы пересохли и горло тоже.
– Ужасная. Мне никогда такие не нравились, но эта… эта – нравится.
– Наверняка она польщена…
– Ты польщена?
– А я тут при чем?
Он усмехнулся:
– Ты хочешь, чтобы я написал? Ладно, сделаю одолжение.
Уильям поднес указательный палец к моей ключице, низкий вырез платья ее не скрывал. Прижал палец к коже. Меня пробрала дрожь, побежали мурашки. Он начал водить пальцем, очерчивая какую-то линию. Не знаю, что это было… Я видела только его задумчивые синие глаза с длинными ресницами, соблазнительные полные губы. Мне жгло кожу там, где он прикасался ко мне, я не слышала ни музыки, ни шума толпы.
Уильям убрал палец и вопросительно посмотрел на меня:
– Вот. Я написал. Так понятно?
– Что? – спросила я.
Как-то я не уловила, что он там писал…
Он пожал плечами:
– О женщины! Им буквально пишут на груди, а они все равно не понимают. Ну, сама виновата…
