Пристрастное наблюдение (СИ) - Фенникс Николь

Я осторожно пробиралась по коридору и никак не могла отделаться от мысли, что за мной кто-то наблюдает.

Стараясь двигаться бесшумно, я нажала на ручку двери. Если закрыто, то просто уйду. Дверь плавно отворилась. В кабинете царил полумрак. Яркость уличного освещения позволяли разглядеть изысканный классический стиль помещения. Бронзовый блеск стен, обитых плотной шелковистой тканью. Тяжелые портьеры, подхваченные золотистыми шнурками с кистями. Кожа, черный дуб, великолепный узорчатый ковер, антикварные вазы, картины — роскошь кабинета была призвана подчеркивать достаток и статус хозяина. В одном из туманных пейзажей я узнала руку Тернера. Интересно, это подлинник?

В углу рядом с входом стоял секретер, с ручной резьбой и искусной инкрустацией перламутром. Внимательный осмотр ничего не дал. Канцелярские принадлежности, бумага, копии договоров пятилетней давности, старые квитанции. Может, я не то ищу?

Я была уверена, что бумаги находятся где-то здесь. Не будет же Пантелеев возить с собой эти документы? Я обошла массивный стол. Со стороны хозяйского кресла было три ящика. В верхнем оказалось несколько альбомов с фотографиями. Не справившись с любопытством, стала быстро пролистывать. Со снимков на меня смотрела счастливая семья. Ослепительно красивая женщина обнимала за плечи улыбающегося мальчика лет двенадцати. «Мама с Олегом», — узнала я. Далее следовали снимки отдыха на море. Женщина смеется в набегающей волне. Олег, беззаботно размахивающий руками на краю пирса. Сергей Михайлович с бокалом, без пиджака и даже без рубашки. А вот трехъярусный торт на день рождения мальчика и он сам, прижимающий к себе щенка с бантиком на шее. Женщина верхом на лошади в костюме наездницы, свободная и дикая. У меня больно защемило сердце. Сложив все как было, я перешла к следующему ящику. Дернула за ручку, но она не сразу поддалась. Ящик немного заедал и выдвинулся с трудом. В нем лежали оригиналы: документы на покупку автомобилей, договор о совместном владении клуба «Сан-Андреас» Стефаном Марковичем и Олегом Пантелеевым, бумаги по аренде помещений на разные адреса. Но опять же ничего ценного для меня.

Третий ящик, неудобно расположенный почти у самого пола, тоже не захотел поддаваться с первого раза. Дернула сильнее, но рука соскочила, и я сама не поняла, как так случилось, что мой локоть по инерции отбросило назад. Я задела небольшую этажерку за спиной. Она накренилась и ваза, стоящая наверху, пошатнулась. Один миг казалось, что все обойдется. Но ваза продолжила раскачиваться и, не устояв, рухнула об угол стола и разбилась на мелкие осколки.

Я не знаю, как описать свое состояние. У меня не было чувств, кроме безумного страха и отчаяния. Но через секунду стало еще хуже. Дверь кабинета отворилась. На пороге стоял Олег. Я смотрела то на куски стекла у ног, то на его изумленное лицо и понимала, что мне лучше просто умереть. Обреченно опустила голову. Олег включил свет. Молча, по-деловому осматривал масштабы бедствия.

— Развлекаешься? — он опять веселился, — Что ты тут потеряла?

— Я… — у меня даже не было заготовлено версии, — мне показалось… что я услышала странный шум. Я пошла проверить и вот…

Олег, как бы соглашаясь, закивал головой. Но больше ничего не говорил. Я чувствовала, что он просто издевался и не верил ни одному моему слову. Ну, что ж, я бы тоже не поверила. Чтобы нарушить это напряженное молчание, я присела и дрожащими руками стала собирать осколки некогда прекрасного сосуда.

— Стой! — приказал парень, — Я принесу совок.

Но один кусочек стекла уже впился мне в ладонь. Моментально выступила темная кровь. Когда он вернулся со щеткой, теплая бордовая струйка уже оплетала мое запястье. Олег сразу заметил и выругался себе под нос.

— Иди на кухню, я сам закончу.

Я чувствовала себя очень угнетенно. Стояла на кухне, сжимая запястье, и смотрела, как моя кровь капает в раковину. Через минуту Олег выкинул бывшую вазу в мусор. И встал за моей спиной. Из непонятно откуда взявшейся аптечки он достал перекись и щипчики.

— Ну, что там у тебя, чудо? Показывай.

Парень очень умело вытащил застрявший осколок и аккуратно обрабатывал рану, заглядывая мне в глаза, так, словно хотел что-то в них увидеть.

— Ваза … была очень редкая и дорогая? — наконец, решилась задать вопрос.

— Бесценная, — протянул как бы нехотя.

— Боже мой!

— Да, чудо, ты умеешь попадать в неприятности, — грустно усмехнулся Олег.

— Я нечаянно… — было так жалко себя, и в тоже время я отдавала себе отчет, что оказалась в такой ситуации по своей вине.

— А ты знаешь, что в приличных домах все действительно важное принято хранить в сейфе?

— Я не собиралась ничего красть, — почувствовала, что краснею.

— Ну, да, о чем это я? Ты же у нас сама «зарабатываешь».

— А Ты… Ты только и делаешь, что смеешься надо мной и обвиняешь! А мне даже дышать тяжело рядом с тобой. Ну, что ты рад, что я так облажалась? Конечно, это был просто вопрос времени. Но, знай, что я не искала вас и сюда не напрашивалась. Я много чего не знаю о правилах вашей «элитной» жизни и чувствую, что в тягость. Я уеду, как только поговорю с Сергеем Михайловичем. Давай просто не замечать друг друга это время?

Я вырвала руку и понеслась к себе. Я успела заметить, как Олега перекосило от моих слов и, наверное, показалось, но я правда видела досаду и сожаление на его лице.

По привычке вышагивая из угла в угол моей спальни, я постепенно успокаивалась. Ну, не убьет же меня Платонов за вазу, пусть и бесценную!? В конце концов, признаюсь, что нашла работу и хочу съехать. Пообещаю, что от меня больше не будет проблем. Подпишу ему бумагу о том, что не буду общаться с прессой.

В голове все выстраивалось вполне логично. Я дам ему то, что он хочет и избавлюсь от этой отвратительной семейки.

Я села искать информацию об отказе от наследства. Но тут все было очень туманно. Выяснила только, что любой отказ мог быть оспорен в течение трех лет. Что-то типа срока давности в делах наследства. В принципе, ни один юрист не давал гарантий на этот период. Наверняка, Сергей Михайлович все это знает. Ну, не собирается же он держать меня при себе все это время?

Самым неприятным, конечно, было поведение сына Пантелеева. Я заметила, что к каждым разом он вел себя все более раскованно и нагло со мной.

А еще я обратила внимание на то, что на кухне я терпела прикосновения Олега к пораненной руке и даже не думала о них. Переживания о разбитой посудине настолько поглотили меня, что я даже не вспомнила про свою фобию. Вот как это можно было объяснить? Может, привыкла к парню или более сильное чувство способно вытеснить эффект событий из прошлого? Не было ничего на свете больше моего желания стать нормальной. Ну, может только открыть свое кафе. Хотя, нет стать, как все хотелось больше.

Я еще немного поругала себя за нервозность и несдержанность, но подсчитав, сколько сделала за последние дни смелых и даже отчаянных для меня поступков, решилась пойти ужинать. Новая я больше не хотела сидеть одна, зажавшись в темном углу. Если поведение это навык, то я им овладею. Что бы там не замышлял Пантелеев-старший, а к девяти я спустилась на ужин. Обрадовалась, что Олег дома, но не на кухне. Видно до него, наконец, дошло, что нам лучше не пересекаться.

Дверь распахнулась, и в холле появилась фигура охранника.

— Доставка для Евгении Дмитриевны, — объявил он, внося огромную корзину белых роз, — Примите?

— Кто это прислал? От кого?

Я не ждала ничего подобного.

— Да это — курьером. Тут вам еще открытка во вложении, там могут быть пояснения. Мы не читаем. Только на наличие угроз для жизни проверяем, а тут все чисто.

— Ну, ладно, отнесите, пожалуйста, ко мне.

Розы были мало того, что великолепны, — это первые полученные цветы в моей жизни.

Я кружила вокруг них, рассматривала, вдыхала нежный запах, прикасалась к лепесткам. В плетеной корзине обнаружила записку: «Подарок для прилежной студентки. Ты же хорошо себя вела, ласточка?».