Правила обманутой жены - Евгения Халь
Все в ателье тихо захихикали.
— Ну он в шоке, — Соломоновна двумя руками схватилась за грудь и подбросила ее вверх, поправляя лифчик. — И тут в ателье вползает зайчик такой лет двадцати и ноет: «Ну пусик, я же там жду, в машине. Где ты?» Он красный весь стал. А я ей и говорю: «Пусик сейчас ищет бабу с руками, чтоб пинжак умела перешивать». Не ну ты видела? Измельчал мужик. Если такой солидный тоже бросается на малолеток, то что мне делать? Чует мое сердце, что в четвертый раз замуж не сходить. А мне ж всего полтос! А уже не за кого!
— Я тоже теперь одна, Виолочка, — заплакала я.
— А ты клювом не щелкай, Надюня! Ты борись.
— Как Соломоновна? Мне его двумя руками держать? — я села на стул и закрыла лицо руками.
— Его не удержишь. Ее нужно давить. Набей любовнице морду, — деловито посоветовала Соломоновна. — И не реви, Надюша, у мужика всегда есть кто-то на стороне.
— Неправда! — горячо возразила Килька, которая вернулась из магазинчика, что располагался через дорогу. — Есть и порядочные.
— Я тя умоляю! Не полощи мне нервы! — поморщилась Виолетта, закатала рукава, расстелила на столе газету и принялась резать селедку. — Порядочные, пока не поймаешь. Вон мой первый муж вообще завел себе любовницу через полгода после свадьбы. Я тогда беременная была. И жила под Одессой. Это ещё до Москвы было. А любовница его нашей соседкой была, — Виолетта отрезала кусочек чёрного хлеба, положила на него кусок селедки, ломтик свежего огурца и отправила в рот. — Прикинь: лихие 90-е. Все нищие. Зарплату не платят никому. Последний хрен без соли доедаем. А эта шалашовка в леопардовых лосинах и красном блузоне гарцует. И задница у нее вот такая, — Виолетта раскинула руки. — А мой всегда попы любил. Хотя это было ещё до кардашьяномании. А я тогда была худая и звонкая. Грудь всегда была. А попы не было. И меня прям тошнило от ее леопардовой задницы. Как сейчас помню: сижу на кухне, огурцы солёные из банки жру и реву. А дома-то частные. Все видно, что у соседей происходит. И у меня прямо перед глазами ее двор. А во дворе на веревке эти самые леопардовые лосины сушатся. Ну я забралась к ней в сад и ножницами их распанахала на мелкие куски. А она вылезла из дома — и в крик. А я ей тогда сказала: «Морду твою так же порежу». И все. Как отрезало во всех смыслах. Она моего мужа послала. Он потом домой приполз. Хвостом виляет, юлит. Еще много лет с ним прожили. А если бы я тогда его выбросила, то могла и одна остаться. И еще и с пузом. Так что ты, Надюша, пойди к любовнице твоего босяка и прессани ее, как следует. Только одна не ходи. Меня с собой возьми, — Виолетта протянула мне кусок хлеба с маслом и селедкой. — Я ее так шкваркну, шо она забудет, где у нее то место, которым мужиков отбивают. То, что твой Дима погулял по буфету — черт с ним. Тебе меньше возни. Считай, что эта швабра твоего песика выгуляла. Главное, чтобы она его из дома не увела. Нужно затихариться и ждать. Перебесится мужик. Надоест она ему. Главное: виду не подавай, что знаешь. И следи за ней все время. Может, нужно как-то поведение своё поменять? Чему-то у нее поучиться? Чего-то ты себя запустила, рыба моя, — Соломоновна пристально оглядела мои потёртые джинсы и свитер.
— Не могу я с ним, — я отложила в сторону бутерброд с селедкой. — Противно очень. Может, мне уйти от него, а? Будем жить с Сереженькой вдвоем.
— Да куда тебе с больным ребёнком? — мягко возразила Виолетта. — Сама не потянешь. Ему лечение нужно дорогущее. Димка твой скотина та еще, но жилы себе рвал, чтобы сына в Германии оперировали. И ведь не один раз! Вы же там три раза были. В прошлом году вывез ребенка в Израиль. Можешь мне не рассказывать, сколько там стоит медицина. Моя дочка в Тель-Авиве живет. Там ему намного лучше стало. Они тебе тогда сказали, что нужно вернуться через год. Сама же говорила. Я тебя завтра могу на работу взять. Людей не хватает. Но ты за эту зарплату на лечение будешь лет десять копить, если не больше. И потом, ты подумай, Надюш, ты вспомни, как тяжело вам было, когда вы только в Москву переехали. Димка твой тогда в долги влез к серьёзным людям, чтобы первый свой грузовик купить. Пахал, как проклятый. И ведь довольно быстро раскрутился. С одного грузовика целую транспортную компанию построил. Теперь вон грузы по всей России гоняет. А ты вместе с ним хлебнула. И почему нужно всё это чужой босячке отдавать?
Она была права. В Израиле Сереженьке стало намного легче. У них там дельфиньи фермы и лошадиные тоже. Для реабилитации детей, перенесших серьёзные травмы, как физические, так и душевные. В этом основная проблема с детьми: у них физические недуги вызывают целый букет психосоматических заболеваний и посттравматические отклонения в психике. Сереженька после случившегося с ним несчастья перестал разговаривать. Ему тогда было четыре года. И снова заговорил только в восемь. Он когда нервничает или пугается, чувствует дикую боль в спине и ноге. Физически там болеть уже ничего не может. Все прооперировано. У Сережи была серьёзная травма позвоночника и левой ноги. Мы с этим справились. Бегать и прыгать он не может. Но может ходить, сам вставать и садиться.
Но врачи говорят, что это похоже на фантомные боли. Бывает, что человеку отрезают ногу, а он чувствует боль в этой несуществующей ноге. Так и у Сережи: при сильном испуге он чувствует боль в повреждённой ножке и во всем теле. В Израиле мы два месяца жили на дельфиньей ферме. Сыночек плавал
