Нина - Марина Анатольевна Кистяева
Нина, не выдержав нарастающего напряжения, прикрыла глаза.
Чтобы сразу услышать не менее требовательное:
- Смотреть на меня!
От приказных ноток девушка вздрогнула и невольно приоткрыла губы, споткнувшись о собственное дыхание.
Она подчинилась. Иначе и быть не могло.
То, что она увидела, ей не понравилось. Лицо Корицкого изменилось, ушла непроницаемость, небрежность. Проступило нечто иное. Куда более глубокое, интимное. И…страшное. Пробирающее до дрожи, вызывающее желание немедленно прекратить начатое.
Нина видела такой взгляд. Такое выражение лица.
Иногда папа аналогично смотрел на маму. Когда те ссорились…
Или у Нины настолько обострились чувства, что она видит то, чего не может быть?
Но снова стало страшно. Она в руках знакомого незнакомца. В полной его власти.
И сейчас он недоволен.
- Я…
- Помолчи.
Она послушно замолчала.
Что происходит?
Дурное предчувствие закралось в душу. Неужели она так быстро прокололась? Нет, глупости…
Она не играла. Она на самом деле испытывала страх и смущение. И если перемотать запись в клубе, то и там её поведение было соответствующим. Не все шлюхи – давайте уж называть вещи своими именами, а благочестивое «эскортница» оставить для других случаев – рождаются с навыками. И не все сразу смелые и шальные. Откровенные.
Время замерло. Закристаллизовалось в вечности. Лишь остался оглушающий стук Нининого сердца.
- Продолжай…Олеся.
Чужое имя резануло слух. Вот она, её главная опасность сейчас. И Арс, и она сама понимали – не отзовется на него, тотчас возникнут подозрения.
Значит, продолжать.
Что ж…
Хватка на затылке не ослабла.
Он хочет видеть её лицо? Глаза?
Ладно…ладно…
Руки дрогнули, но Нина пошла дальше. Надо уже начать и успокоиться. Иначе только хуже будет, накрутит себя до предела.
Она снова погладила пах Константина и потянула за веревку. На нем, помимо светлой льняной рубашки, были свободные брюки. Их и надо будет снять. Или приспустить… Черт, она не знала!
А он всё смотрел. Изучал её реакции, её эмоции.
Нина и не планировала их скрывать.
Веревку развязала, почти наощупь нашла резинку и потянула вниз.
Ещё вниз…
Вместе с боксерами.
Неумело. Несмело.
Когда Нину резко вздернули кверху, она испуганно вскрикнула и инстинктивно подалась назад. Только кто её пустил…
Держали крепко.
А у Нины снова откат назад и мысли о том, какой же он высокий. Или у страха глаза велики? Сто восемьдесят два сантиметра составлял его рост. Она помнила.
- Ладно…черт с тобой, - с какой-то нерациональной злостью, сказал Корицкий и, развернув её, подтолкнул к кровати.
Нина не успела обрадоваться, что их любовное знакомство не начнется с минета. Она не против оральных ласк. Очень даже за. Но не так… С толикой унизительного подчинения.
Её остановили у края кровати, когда она уже готовилась влезть на неё и лечь на спину. Не особо церемонясь с дорогим бельем, с неё сдернули пеньюар.
- Сорочку оставь, трусики снимай.
Ещё один приказ, от которого Нине сделалось дурно. И как-то жарко.
Сейчас…сейчас всё начнется…
Она же готова?
Влюбленное сердце шептало, что да.
Нина снова подчинилась, стараясь не сталкиваться глазами с мужским взглядом. Иначе скатится куда-то…
Она принялась раздеваться. Спокойно и методично. Могла и более плавно, искусно, всё-таки одно время занималась танцами, но не стоило. Чем меньше совпадений в навыках с ней настоящей, тем проще. Пока так точно.
Пеньюар упал к её ногам. Кожа Нины вспыхнула. Девушка думала, что спокойно разденется и ничего её не смутит – ошиблась. Она же раздевалась на пляже, у неё имелись и довольно смелые купальники. И ни разу она не тушевалась, как сейчас.
Может, оттого, что никто ни разу не смотрел на неё, как Константин Корицкий?
По-собственнически.
За пеньюаром последовали трусики. Нина приспустила их с бедер, потом перешагнула, также оставив их на полу.
Константин удовлетворенно кивнул, а потом обошел Нину, встав за её спиной.
А вот это нервно. И остро.
Второе, пожалуй, сильнее.
Нина замерла, задышала глубже, отчего её небольшая, но полная красивая грудь ритмично поднималась и опускалась. Нина метнула взгляд ниже. Соски напряжены, натянули ткань тонкой сеточки.
Физиологического возбуждения она не чувствовала, скорее, её будоражил сам факт, что она с Константином.
Его прикосновение обожгло. Она судорожно втянула в себя воздух, прикрыв глаза. И тотчас открыла, вспомнив его недавний приказ. Константин прикоснулся к её шее сзади, потом повел руку ниже.
К лопаткам…
К пояснице…
Он надавил, вынуждая Нину податься вперед, упереться руками в матрас.
Его бедра уперлись в её.
У Нины задрожали руки. Она прикусила губу, чтобы не зашептать… не запросить… Только чего?
Она чувствовала его возбуждение. Большое и твердое. Оно упиралось ей в попу. Ощутимо…
В обнаженную попку.
То есть между ними были лишь его брюки.
Господи…
Теперь сердце Нины скатилось к горлу, перед глазами поплыли черные мушки.
Он же не возьмет её прямо сейчас? Вот так?
- Не двигайся.
Она и не собиралась. Точнее, уже потерялась, не зная, что делать дальше. В голове стоял туман, перед глазами тоже.
Всё, что происходило в комнате, не укладывалось в восприятии девушки. Нина не то что бы ждала какой-то нежности и поцелуев, но настраивалась хотя бы на небольшое знакомство. Узнавание.
Понятное дело, никто с ней в данной роли беседы вести не собирался… Но, черт! Не так же…
Прохладная жидкость коснулась лона, и Нина быстро втянула в себя воздух.
Смазка?
Да…
И снова в голове какой-то взрыв, протест.
Корицкий же знал, что она девственница! Пусть и продажная, но девочка! И вот так… Просто собрался вставить?
- Ко.., - она начала говорить, но на её рот легла ладонь. Большое крупное тело нависло сзади.
Почти не соприкасаясь…
- Пока я не разрешаю говорить – ты молчишь, - пророкотал над ухом низкий грудной голос, от которого по телу Нины рассыпались колкие мурашки.
Внутренний голос завопил, чтобы она немедленно, прямо сейчас прекратила этот цирк! Чтобы во всем призналась, остановила! Корицкий тормознет, она не сомневалась…
Только она назовет свою фамилию.
И всё. Всё остановится. Завершится, не начавшись…
Остановится навсегда, закристаллизуется.
А она останется с горьким привкусом… Горький привкус будет в любом случае, только при последнем раскладе пострадает ещё и имя. Семейная гордость. То, о чем ей твердили с рождения, что она впитала с молоком матери и разговорами отца.
И раз она ввязалась в эту авантюру, раз она настолько сильно
