Не верь мне (СИ) - Евстигнеева Алиса

Она была умничкой, но со своими чудинками, например, протестом против мяса, но что-то мне подсказывало, что это не навсегда. Собственно, мы уверенно подбирались к подростковому возрасту и я с замиранием сердца ждала, что же ждёт нас за поворотом.

Крош. Моя точка невозврата. Странно, но с Аней я никогда не задумывалась о том, что значит быть матерью, а вот с сыном меня накрыло. Хотелось ясности и ответов. Понимала же, что я у него одна буду, поэтому сделать хотелось всё правильно, получалось через раз. Он был сложнее, чем Аня. Эмоциональней, восприимчивей, острее. И это ничуть не успокаивало моего извечного чувства вины перед ним. Но я тешила себя надеждами на то, что однажды он меня возможно простит.

А сейчас нам надо было просто жить. Чем мы собственно и занимались, и у нас даже неплохо так получалось. По крайней мере, в один прекрасный день я перестала ощущать себя на грани выживания. Дети ладили и нежно любили друг друга, хоть каждый вечер и скандалили между собой. Крош, несмотря, на всю свою сложность рос очень подвижным и на удивление смышлёным. Местами даже счастливым. Дочь тоже нашла свой баланс в нашей безумной семье.

И всё было вполне спокойно. Пока Измайлову не приспичило приехать обратно.  

Глава 7

Глава 7.

Тем же вечером Аня осторожно поскреблась ко мне в комнату. Я как раз меня постельное бельё в надежде, хоть как-то себя отвлечь.

-Ты сердишься, - то ли спрашивала, то ли утверждала она.

Обречённый вздох вырывается сам собой.

-Мы это уже обсуждали.

-Но ты… - останавливается дочь на полуслове.

-Расстроена, - решаю быть честной с ней. – Но с тобой это никак не связано. Вернее, мне очень жаль, что тебе приходится разрываться между мной и папой. Но это полностью наша с ним вина.

Почему-то смотреть на дочь тяжело, и я в буквальном смысле ухожу с головой в пододеяльник. Это спасает меня от полного эмоционального коллапса, потому что к следующему вопросу я просто оказываюсь не готова.

-Ты всё ещё его любишь?

Челюсть у меня отпала. Но пока я копошусь в попытках найти выход из этого куска ткани, зачатки самообладания немного возвращаются ко мне. И тут же улетают куда-то прочь, стоит мне увидеть глаза собственного ребёнка. Надежда, в них стоит долбанная надежда. Я ведь даже этого и предположить не могла, что спустя столько лет она все ещё может чего-то ждать.

-Ань…

-Мам, ты на него так злишься до сих пор… даже говорить о папе толком не можешь.

Такая взрослая и понимающая, такая маленькая и наивная.

-Мы с … Серёжей, - на его имени голос дрогнул сам собой, - когда-то очень любили друг друга. Но возможно, были ещё слишком молоды, чтобы уберечь. А может быть, просто всё ушло. Такое бывает, к сожалению. Поэтому не думаю, что спустя столько лет вообще уместно говорить о… наших чувствах. Что было, то давно прошло. Зато у нас есть ты…, - «и Крош», добавляю я мысленно про тебя. – И я всегда буду благодарна твоему папе за это.

А что ещё говорят в таких ситуациях? Что вообще можно здесь такого сказать, чтобы не дать ей лишних надежд, при этом, максимально бережно прибить ту, что уже имелась? 

-Но он же приехал! – неожиданно отчаянно выкрикивает Анютка.

-И что? Разве это  меняет что-то между нами? Ань, он же не ко мне приехал… а к тебе, - по крайней мере, я хочу верить, что к ней, но дочери нельзя знать о моих сомнениях. Ей нужен её герой. – Или папа горит желанием встретиться со мной?

Она мнётся, не торопясь с ответом, и это молчание говорит красноречивей всех слов.

-Вот видишь.

Но Аня не сдаётся.

-Ты бы могла ему рассказать про... – и сама осекается, понимая, что зашла куда-то не туда

-Про что?

Или вернее про кого? И всё-таки она слишком много всего понимает.

-Ни про что, - делая шаг назад, еле слышно произносит она.

Аня никогда не спрашивала про отца Кроша. А я никогда не брала инициативу на себя, я вообще ни разу в жизни никому не произнесла вслух, чей он сын. Он был только моим, и отвечать за него и перед ним предстояло только мне.

Ночь выдалась изматывающей. Сначала долго не могла уснуть, ворочаясь с боку на бок, а когда уснула, то весь остаток сна боролась со своими демонами. Наутро была разбитой и несчастной, впрочем, никого это не интересовала, в том числе и меня саму.

Отправив детей из дома, благо Анютка изъявила желание сама довести брата до садика, я ещё немного повалялась в компании своих тревог и заморочек. В воздухе словно витал дух перемен, и у меня не было гарантий, что они к лучшему. Лежала и успокаивала себя, что всё будет как прежде, и вообще меня не касается, что там у Измайлова в голове творится, главное, чтобы Аньку не обидел и не расстроил.

Но видимо у него было иное мнение на сей счёт, о чём он не  преминул мне сообщить тем же утром, когда я вконец уставшая от всех дум, решила добежать до магазина.

Я вышла из подъезда, читая на ходу сообщения из рабочего чата, где наш шеф-повар костерил «ублюдочных» поставщиков, которые уже с утра пораньше попытались в чём-то его обмануть.

Усмехнулась чужому мастерству строить матерные конструкции, и чуть ли сама их не применила, когда со спины меня нагнал знакомый голос:

-И что, даже не поздороваешься?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌

Реагирую непростительно остро, споткнувшись и полетев вперёд, правда, устоять всё-таки сумела, ещё и подбородок задрала, в попытке хоть какую-то гордость изобразить. Самое поганое, что краем глаза заметила, как Измайлов дёрнулся в направлении меня, когда я начала своё позорное падение, а потом сам же замер, поняв, что не навернусь.

Вдох. Выдох.

-Я однажды уже поздоровалась, так и не дождавшись ответа. Хватило, знаешь ли, - на удивление ровным голосом отвечаю я, не оборачиваясь на него. Стою прямо и смотрю вперёд, ни черта не замечая перед собой.

Он издал неопределённый звук, то ли усмехнулся, то ли что. А у меня внутри прям-таки всё затрепетало от… праведного гнева, пришлось челюсть посильнее сжать, до зубного скрежета, чтобы не ляпнуть ничего лишнего.

Пока я тут стою, пытаясь со своими эмоциями совладать, он подходит, останавливаясь в полуметре от моей спины.

-Здравствуй. Оля, - тщательно выговаривает он моё имя, а мне кажется, что издевается, ну или ехидничает. Приходится развернуться, максимально плавно и неспешно.

Я спокойна. Спокойна. Хотя, кому я вру? Моё имя с его губ… заставляет перевернуться всё содержание моего желудка.

Сегодня он смотрит как-то иначе, в  его серых глазах нет вчерашней ненависти, но есть что-то другое, что лишь на мгновение проскальзывает на дне его чуть расширенных зрачков, очень быстро маскируясь под вызов и нечто, смахивающее на самодовольство.

Спокойно.

Ничего не говорю, несмотря на то, что очень хочется. Я просто определиться не могу с чего начать. Вопросы? Обвинения? Признания? А может быть просто попытаться ему глаза выцарапать? Я бы, наверное, смогла.

Он тоже помалкивает, нагло рассматривая меня. И меня берёт досада, что он встретил меня с утра, когда я бежала в магазин ненакрашенная и обычная, вот если бы он перед моим выходом на работу приехал, когда я при полном параде...

Стой. Остановись. Прекрати. Перед кем ты там собралась красоваться?!

Но он смотрит, и я гадаю, что он там видит во мне. Вот ему изменения пришлись к лучшему, даже лёгкая небритость и еле заметные морщинки-лучики в уголках глаз безумно шли. Я же… А что я?  Нам обоим было за тридцать, но ведь вроде как для мужчины это не так фатально? В общем, по ощущениям я была тридцатилетней тёткой с двумя детьми и вечным недосыпом. Правда, в силу специфики своей работы старалась этого не показывать, успешно пряча под макияжем и модными шмотками. Но ведь возраст он как бы в голове. Сергей же…

Опять я думала не о том. И чтобы не продолжать эту пытку взглядом, отвернула голову в бок, разрывая наш зрительный контакт.