Дебра Кент - Как опасно быть женой
– Прошу прощения, мэм… – Ко мне обращается молодой парень из овощного отдела. У него большая родинка над левой бровью.
– Да?
– Мне жутко неудобно, но. – Парень не договаривает, лишь показывает на мою спину.
Я сразу понимаю: там что-то чудовищное, таракан или, хуже того, летучая мышь. Между прочим, я не шучу. Две недели назад маленькая летучая мышка ухитрилась пролезть сквозь щель в крыше и принялась метаться в поисках выхода по всему магазину. Покупатели пригибали головы и вертелись как могли, спасаясь от обезумевшего зверька. Кассиры ловили его сначала пустым деревянным ящиком из-под фруктов, затем без толку бросали в воздух желтый дождевик и только потом догадались растянуть на двух швабрах гигантскую сеть.
Все ясно: ко мне прицепилась та самая мышь.
– Господи, снимите, снимите! – воплю я, отчаянно размахивая руками. – Снимите!
– Хорошо, – соглашается парень и робко сдергивает у меня со спины лифчик.
Волшебная сила статического электричества (у нас кончился кондиционер) приклеила к моему свитеру мой же приподнимающий грудь лифчик размера 36B. Сколько народу видело этот ужас и промолчало? Я успела пройти от заморозки до овощей. Двенадцать рядов!
Молодой человек протягивает мне бюстгальтер. К его чести, он не смеется.
– Прошу.
– Спасибо, – тихо благодарю я.
Пропущенный автобус, печенье на завтрак, неподписанное разрешение, а теперь еще лифчик. В душу закрадывается страшное подозрение, что мир, который я столь героически созидала и покоряла, перестает мне подчиняться. Я старательно гоню от себя это ощущение.
Из жизни вразнос: я беру у кассирши гелевую ручку, которая так уютно ложится мне в руку, так хорошо и красиво пишет, что я просто обязана ее присвоить. Я сую ручку к себе в сумку и смотрю на кассиршу. Она остается невозмутима. Очевидно, привыкла.
Невзирая на инцидент с лифчиком, должна признать, что обожаю свой оранжевый свитер. Это единственный оттенок, который подходит к моим рыжим волосам. Утром я даже, рискну сказать, показалась себе красивой. Я надеялась, что и Майкл меня оценит, но он ничего не сказал. Впрочем, он не заметил и лифчика на моей спине за все то время, что я готовила завтрак. Въезжая на стоянку перед университетом и разыскивая свободное место, я всячески стараюсь об этом не думать.
Для кампуса, где среднестатистический мужчина-преподаватель либо тощ, либо толст и непременно потрепан, человек у парковочного счетчика – просто экспонат кунсткамеры. У него широкие плечи, мускулистые руки кораблестроителя, крепкие бедра и длинные, сильные ноги. Большинство мужчин здесь одевается в соответствии со вкусом своих мамочек: брюки с высоким поясом, скользкий полиэстеровый блейзер, старомодный галстук. А на этом – линялые джинсы, расстегнутая белая рубашка поверх белой футболки и старые, заслуженные походные ботинки. Единственное, что выдает в нем преподавателя, – заляпанные очки в роговой оправе, без всякой потуги на ретро, явно сохранившиеся с одиннадцатого класса. В его лице все немного чересчур: выдающийся нос, чуточку искривленный, как у боксера, полные губы, волевой подбородок. Щетина – похоже, отращивает бороду. Удивительные зеленые глаза. Когда он поднимает их на меня, я поневоле задумываюсь, не этот ли взгляд называют чувственным, потому что… ну, вы понимаете.
Я бросаю монеты в прорезь. Мужчина роется в карманах, непрерывно бормоча: “Где-то же точно был. Хм-м. Четвертак. Где-то тут. Где-то здесь”. Между тем он вытаскивает из кармана и раскладывает на капоте раздолбанного черного джипа всякую ерунду: скомканную долларовую бумажку, упаковку жвачки, корешок от билета в кино, два цента. Я почти готова увидеть пачку бейсбольных карточек и лягушку, но заставляю себя прекратить наблюдение за деятельностью, сосредоточенной вокруг его ширинки.
Он мельком смотрит на часы:
– У меня лекция через три минуты.
Очки соскальзывают у него с носа. Бицепсы вздуваются. Я густо краснею. Кажется, он и не представляет, до чего хорош.
– Я ведь точно помню, что был четвертак. – Он извлекает нечто из заднего кармана, смотрит на просвет и улыбается. – А я-то гадал, куда она запропастилась. Нашел на пляже в Делрее. Когда навещал маму. – Он протягивает мне ракушку, шелковисто-гладкую, нежно-розовую, как младенческий ноготок, и почти прозрачную. – Она живет в таком, знаете, гигантском комплексе для пенсионеров. В прошлый раз я привез ей кошку из приюта, но оказалось, что им не разрешают держать домашних животных. Вот гады!
Мама, кошка, обида на домовладельцев – интимные подробности, которых не ожидаешь от постороннего человека. С чего он взял, что мне интересно? Что это – нахальство или незнание правил хорошего тона?
– Подождите, – наконец говорю я, – кажется, у меня где-то были четвертаки.
Вообще-то они у меня точно есть. В бардачке всегда лежит несколько монетных трубочек.
Я даю ему три четвертака и возвращаю ракушку. На пальце нет обручального кольца. Он поправляет очки и, словно впервые разглядев меня, улыбается. Я смотрю на белый ряд зубов и темно-розовые губы. У меня кружится голова. Он протягивает руку, и у него из-под мышки выскальзывает и падает на асфальт книга. “Ранние произведения Овидия”. Он наклоняется за ней, а поднимаясь, снова протягивает руку:
– Эван Делани.
– Джулия Флэнеган. Очень приятно.
– Взаимно. – Он так по-мальчишески склоняет передо мной голову, что меня охватывает желание потрепать его по волосам. – Еще раз спасибо, что выручили. Правда, мои студенты вряд ли расстроятся, если я опоздаю. Сейчас сессия. Половина все равно прогуляет. – В его глазах промелькнула грусть. На меня смотрел человек, простившийся с идеалистическими мечтами о просвещении пытливых юных умов.
Я несколько раз читала лекции о человеческой сексуальности и хорошо помню, как стояла перед полной аудиторией неопрятных лодырей, которые спали, в голос переговаривались, отмечали объявления в еженедельнике “Машины и мотоциклы”. Истинную тягу к знаниям проявляла только тридцатишестилетняя женщина из крошечной деревеньки в ЮгоВосточной Азии – она собиралась открыть у себя на родине первую клинику для лечения сексуальных расстройств. На ней были синие сандалии из прозрачного пластика и тоненькие белые ножные браслеты. Она звала меня миссис Леди.
Эван Делани засовывает книгу в потрепанный нейлоновый портфель.
– Отличный, кстати, свитер. В смысле цвета. Подчеркивает ваши, ну, вы понимаете. Глаза. – Он смущенно отводит взгляд. – Ладно. Пока.
За целый день я ни разу не вспоминаю об Эване Делани, по крайней мере сознательно, но его комплимент живет во мне, как последействие хорошего массажа. Я выручила его, вот и все. Любой на моем месте поступил бы так же. К утру я начисто о нем забываю.
